Подобных иллюстраций из индуизма можно было бы привести сколько угодно. Они не требуют комментария: гордость, человекобожие, культ "я" выявляются здесь с полной очевидностью, свидетельствуя о том, что древний обман: будете, яко бози (Быт. 131, 5) — остается, к сожалению, сущностью и целью жизни для многих до сего дня. Не менее яркий пример духовных уклонений являет собой и римо-католическая аскеза. Это — большая и специальная тема. Поэтому здесь ограничимся лишь краткими иллюстрациями, говорящими сами за себя.

В жизнеописании отца католической мистики и одного из самых великих святых католицизма — Франциска Ассизского (XIII в.) рассказывается, как однажды во время долгой молитвы Франциск "почувствовал себя совершенно превращенным в Иисуса", Которого он тут же и увидел в образе шестикрылого Серафима. После этого видения у Франциска появились болезненные кровоточащие раны — стигматы. О другой своей молитве Франциск так рассказывал своему ученику: "Во время этой молитвы... передо мной явились два больших света. Один, в котором я узнал Создателя, и другой, в котором я узнал самого себя". Под конец своей жизни он откровенно говорил: "Я не сознаю за собой никакого согрешения, которое не искупил бы исповедью и покаянием". Предсмертными словами Франциска были: "Я исполнил то, что должен был исполнить".

Для сравнения приведем описание предсмертного момента из "Жития преподобного Сисоя Великого" (V в.):"Окруженный в момент своей смерти братией, в ту минуту, когда он как бы беседовал с невидимыми лицами, Сисой на вопрос братии: "Отче, скажи нам, с кем ты ведешь беседу?" — отвечал: "Это ангелы пришли взять меня, но я молю их, чтобы они оставили меня на короткое время, чтобы покаяться". Когда же на это братия, зная, что Сисой совершен в добродетели, возразила ему: "Тебе нет нужды в покаянии, отче", Сисой ответил так: "Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего".

Замечательны в своем роде откровения католической святой — блаженной Анжелы. Приведем некоторые из них: "Дух Святой начал говорить следующие слова: "Вместись же в Меня и успокойся во Мне, после того как Я вместился в тебя и остановился в тебе. Был Я с Апостолами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты""; "...Говорил мне Бог: "Дочь Мудрости Божественной, храм Возлюбленного, услада Возлюбленного и дочь мира, в тебе покоится вся Троица, вся истина"". "Христос" обращается к ней: "Дочь Моя, сладостная Мне много больше, чем Я тебе, храм возлюбленный Мой, у тебя кольцо любви Моей, получила ты вечно от Меня..."; "И сказали Ангелы душе: "... приготовься приять Того, Кто обручил тебя Себе кольцом Своей любви. И уже свершен брак. Поэтому по-новому хочет Он совершить брак и соединение".

По поводу этих состояний Анжелы А.Ф. Лосев пишет в резкой форме:"Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Дух Святой является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: "Дочь Моя, сладостная Мне, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня". Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений. А Возлюбленный все является и является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем... Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: "Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена" — эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т. д.? В довершение всего "Христос" обнимает Анжелу рукой, которая пригвождена ко Кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: "Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь так они велики, что иногда не могла я стоять на ногах, но лежала и отнимался у меня язык... И отнялись у меня язык и члены тела"".

Тот же самый мистицизм видим и у великих католических святых Катарины Сиенской (XIV в.) и Терезы Авильской (XVI в.), возведенных папой Павлом VI (ум. 1978) в высшее достоинство — учителей Церкви, и у многих других.

Тереза Авильская, например, восклицает перед смертью: "О, Бог мой, Супруг мой, наконец-то я Тебя увижу". Этот в высшей степени странный возглас не случаен. Он — закономерное следствие всего "духовного" подвига Терезы, существо которого открывается хотя бы в следующем факте. После многочисленных своих явлений "Христос" говорит Терезе: "С этого дня ты будешь супругой Моей... Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг". "Господи, или страдать с Тобой, или умереть за Тебя!" — молится Тереза и падает в изнеможении под этими ласками, закатывает глаза... и по всему телу ее пробегает содрогание..." — пишет Д. Мережковский. "Душу зовет Возлюбленный таким пронзительным свистом, что нельзя этого не услышать, — вспоминает Тереза. —Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания".

Не случайно американский психолог начала нашего века В. Джемс, оценивая мистический опыт Терезы, писал, что "ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его божеством".

Весьма показателен опыт и еще одного из великих столпов католической мистики — родоначальника Ордена иезуитов Игнатия Лойолы (XVI в.). Его книга "Духовные упражнения" прямо призывает к тому, что категорически запрещено вселенским опытом святых — к воображению Бога, распятого Христа, проникновению в мир Его чувств и страданий, представлению Девы Марии, святых и т.д. Это воображение различных картин и сюжетов на основе библейской истории является для медитирующего сущностью всех упражнений, предлагаемых данным руководством.

Вот несколько иллюстраций из этого "руководства" к духовной жизни. Упражняющийся должен "...представить себе, как Три Божественные Ипостаси взирали на мир, переполненный людьми, и как, видя, что все идут в ад, постановили в Своей вечности, чтобы Второе Лицо вочеловечилось для спасения человеческого рода". Рекомендуется "...вообразить все огромное пространство земли... В отдельности увидеть домик и комнатку Владычицы... в городе Назарете", и "...воззреть на Пресвятую Деву и Ангела, который Ее приветствует, и размыслить, дабы извлечь какую-нибудь пользу от этого зрелища". Далее предлагается "вслушаться в слова. Слушать, что говорят между собой люди: как клянутся и богохульствуют и т.д. Также послушать, что говорят Лица Пресвятой Троицы: "Сотворим искупление рода человеческого"; наконец, что говорят Ангел и Пресвятая Дева. После чего я подумаю обо всех этих словах, чтобы извлечь из них для себя некий плод".

Рекомендуется и такое созерцание:

"Обозреть путь от Назарета до Вифлеема, представляя себе его длину, ширину, ровен ли он был или шел по горам и долинам. Точно так же обозреть место или пещеру Рождества, обширная она была или маленькая, низкая или высокая и как устроена... Видеть участвующих лиц: Святую Деву, Иосифа, служанку и Младенца Иисуса..." При этом нужно "вкушать и обонять бесконечную благость и сладость Божества... Дотрагиваться мысленным прикосновением, например обнимать и целовать те места, на которых эти лица пребывали, всегда стараясь получить от этого какой-нибудь духовный плод".

Лойола советует также размышлять "о двух знаменах: одно — Иисуса Христа — наивысшего Вождя и Господа нашего, другое — Люцифера — смертельного врага человеческого рода". Сначала необходимо "представление места; тут видеть огромную поляну в окрестностях Иерусалима, где находится... Иисус Христос; и другое поле в окрестности Вавилона, где предводительствует врагам Люцифер". "Представить себе на этом огромном поле вавилонском начальника всех врагов как бы сидящим на престоле из пламени и дыма, и сам он страшного, отвратительного вида". "Заметить, как Христос, Господь наш, стоит на огромном поле в окрестностях Иерусалима, на ровном месте, красивый и благостный".

Все это принципиально противоречит основам духовного подвига, как он дан в опыте жизни святых Вселенской Церкви, и рассматривается Православной Церковью как тяжелейшая, в силу ее неизлечимости, духовная болезнь.