Существенно здесь, чтобы соблюдался всегда основной закон духовного совершенствования: окружение себя обстановкой возвышающей, а не принижающей уровень души.

Потому в отношении к так называемым культурным ценностям мира вообще не может быть абсолютных суждений, и узнать их положительный смысл и вес можно только в отношении к данному, определенному человеку, а не комплексу человеческого общества.

Для учеников Слова театр есть духовное ниспадение; для людей плоти он может быть возвышением, восстановлением…

Духовная жизнь человека не идет скачками. Лестница духа имеет свои ступени, видимые и невидимые.

Театр учит вживаться в чужую жизнь, связывать с ней свое переживание. Вживание это, конечно, «душевное», не причастное духу, но и как таковое, не дающее подлинных знаний душе, оно пробьет кору первобытного ее окаменения.

Оттого всякий театр, который не будет разнуздывать низших инстинктов, будет для масс безрелигиозного человечества — хорошим театром.

Развлечение — зло для сознательно влекущихся к совершенному добру.

Для влекущихся же ко злу, для кипящих даже, может быть, в этом зле — развлечение, отвлечение, перевод стрелки жизни в более чистую и спокойную атмосферу есть благодеяние и спасение.

Здесь раскрывается глубочайшая и совершеннейшая тайна Божьего строительства человеческого спасения. Нельзя исчислить мудрость и промыслительность Божию и использование всего в мире для целей Блага…

Но человек должен бодрствовать. Если ему удается познание, он не должен застаиваться на ветхих путях своей жизни. Из класса в класс должна переходить человеческая душа. Закваска благодати должна производить органический рост самосознания.

"Хлеба и зрелищ!" — это не только отвержение благодатного счастья, но и восстание против пустоты жизни, против несчастья, против холода смерти и последних падений человека, возможных лишь в подполье.

И потому христианин, видя зло насквозь, имеет оправдание для мятущегося мира явлений. Христианин не судит мир, он хочет видеть во всем промыслительную, "правую", добрую сторону жизни и изучает лишь евангельское отношение ко всему.

Ибо каждая душа может и должна во благо восприять все внешнее. Лишь голое зерно греха и сознательное богопротивление могут быть названы хулою на Духа.

Театр — апокалиптически неевангеличен, нецерковен, но для тысяч и тысяч апокалиптических людей нашего времени он является их естественной атмосферой, в которой они могут, по своей мере, питаться крохами истины, падающими с Небесной Трапезы, освещаться сумерками — светом, не слишком режущим их привыкший к темноте глаз».