Часть первая    Антропология

ВВЕДЕНИЕ [19]

Здесь не может быть речи о том, чтобы построить исчерпывающую антропологию. Наша цель состоит в том, чтобы представить необходимые для нашей темы элементы. Творческое усвоение мысли святых отцов, переплавление элементов традиции и различных наук в мощный синтез будет, вероятно, важнейшим делом XX века.

Чтобы лучше выявить вклад восточной мысли, нам приходится иногда либо ставить слишком сильный акцент на то, что в действительности является лишь оттенком, либо несколько упрощать перспективы, чтобы подчеркнуть малозначимые элементы.

У отцов Церкви не существует никакой антропологической системы. Однако когда они в своем богословии уточняют истины, относящиеся к Богу, то постоянно говорят о человеке, следуя принципу его соответствия "образу Божию". Только св. Григорий Нисский написал трактат "De opificio hominis "("0 сотворении человека"); у других же можно найти отдельные высказывания или утверждения, имеющие интерес для антропологии или антропологически значимые.

Помимо богословия есть еще "голос пустыни", экспериментальная наука подвижников, особенно чувствительных к безднам извращенности; это — практическая, прикладная антропология, дающая прямые сведения о "невидимой брани" за истину о человеке. Наконец, преп. Максим Исповедник, преп. Симеон Новый Богослов и другие, одаренные харизмами "поэтической" проницательности, оставили нам великие синтезы своего мистического созерцания.

* * *

Святитель Фотий, патриарх Константинопольский (у мер в 891 г.) хорошо передает вдохновение святоотеческого Предания следующими словами: "Бог в Своем предвечном Совете решил вложить в человека логос, чтобы человек в самом своем строении встретился с загадкой богословия"[20]. Уже потому, что он создан по образу Бога Триединого[21], человек является живой богословской загадкой; он становится "богословским местом" по преимуществу.

"Образ Божий" как основа познания дает возможность применить два метода — восходящий и нисходящий. Когда блаженный Августин исследует человеческую душу и от образа, который в ней запечатлен, восходит к понятию о Боге, тос. методологической точки зрения он строит антропологию Бога. Св. Григорий Нисский, опираясь на принцип подобия, исходит от Бога, от Прототипа, чтобы понять тип и определить сущность человека как образа Сущего. Из Божественного он "структурирует" человека. Так восточные отцы создают богословие человека. Но, с другой стороны, оно зависит от момента, который принимается за исходный. Можно взять человека после его падения и рассматривать его судьбу лишь в пределах истории. В этом случае Библию надо читать, начиная с третьей главы книги Бытия, и остановиться на Страшном суде. Блаженный Августин, автор учения о первородном грехе, своим пессимистическим тезисом о massa damnata ставит резкий акцент на коренной испорченности человеческой природы. Логическим следствием такого видения является учение о предопределении с его трагическим звучанием. И если епископ Иппонский в страхе останавливается перед его опасными последствиями, заботясь о пастве, то позже, во времена Реформации, другие с отчаянной смелостью дойдут до логического и беспощадного предела этого учения: до двойного предопределения[22]. Оно означает, что Христос в Своем милосердии пролил Свою Кровь только ради избранных и что Бог в сам акт творения мира включил первоначальное разделение; что Он начал творение с места для осужденных — ада — и создал определенную категорию людей, чтобы его ими заселить; так Он проявляет Свою справедливость.

Можно восхищаться мудрой осторожностью Православия, которое никогда не стремилось формулировать догмат относительно конечных судеб; эта тайна, к счастью, остается неизреченной, и всякое рассуждение о времени и о вечности, шаткое само по себе, останавливается перед выражением Св. Писания веки веков; в этом последнем до такой степени отсутствует доктринальная точность, что в лучшем случае оно означает некоторую меру времени. С другой стороны, понятие о вечном сосуществовании ада и рая увековечивает дуализм добра и зла: если он не существует извечно, то он существует навсегда. Так как грех есть извращение, всякая антропология, которая исходит от бесовского элемента в человеческой природе, находится в рамках следующих имманентных представлений: в начале — Ангел с пламенным мечом, преграждающий входа Рай, а в конце — Страшный суд с огненным озером. Рай и Царствие Божье оказались бы в разрыве онтологических уровней, совершенно трансцендентными для земной судьбы[23]. При отсутствии углубленного учения об образе Божьем, занимающего основное место в антропологии, приходится принимать мысль, что Божественный произвол в форме Воплощения и посредством Благодати (gratia irresistibilis) оказывает давление на человека и добавляется к нему, исходя от того, что ему трансцендентно, что является для него чуждым и внешним.

На Востоке за основу антропологии весьма определенно полагается Божественный элемент в природе человека — imago Dei, образ Божий. За исходную точку берется состояние человека до первородного греха. Действительно, у святых отцов всегда именно изначальное предназначение; райское состояние определяет человеческое существо даже после падения и воздействует на его земную судьбу. Эсхатология как экзистенциальный аспект времени присуща истории; она позволяет мистически понять первые и последние вещи и, таким образом, предполагает некоторую имманентность Рая и Царствия Божьего. "Рай снова стал доступным для человека"[24], — говорил св. Иоанн Златоуст. Врожденной тоске по бессмертию и раю — потерянным, но оставшимся нормативными для истинной природы и поэтому являющимися источником всякой тоски,—соответствует очень реальное присутствие Царствия; литургическое время — этоуже вечность, и пространство, литургически направленное, - -это уже Восход Царствия Божьего '.

Страшный суд принадлежит еще времени; обращенный к истории, он смотрит на прошедшее. Но антропология эсхатологически направлена к своему истинному пределу — к sacramentumfuluri (таинству будущего), к интеграции всей земной "икономии" в Царствие Небесное. Цель Православной духовной жизни — обожение (iheosis) — трансцендирует разрывы исторического времени посредством опыта богоявлений (теофаний), посредством вторжений kairo'i("благоприятных времен") и наступления условий Царствия Божьего в святости новой твари.

Речь идет не только о лирике, когда богослужебные тексты именуют Пресвятую Деву "Раем", "Вратами Царствия", "Небом"; литургический реализм дает истории в качестве оси очень конкретную реальность, выраженную этими именами. "Христианская душа — это возвращение в Рай ", согласно святы м отцам; история — это "трепет души (человечества) перед вратами Царствия Божия"[25].