1. Распятая вера — источник новой жизни

Литургический текст так говорит о Благовещении: "Спасение нашего главизна и еже от века таинства явление" (основа нашего спасения и откровение предвечной тайны). Пресвятая Дева именуется "освященным храмом и чревом пространнее небес" (песнопение "О Тебе радуется"). Св. Иоанн Златоуст называет Благовещенье "праздником Корня", в смысле абсолютного Начала, которое открывает новый зон. Таким образом антропология восходит к "мариологическому корню'[303].

В своей проповеди на этот праздник Николай Кавасила так синтезирует святоотеческое учение: "Воплощение было не только делом Отца, Его Силы и Его Духа, но также делом воли и веры Пресвятой Девы. Без согласия Пречистой, без содействия Ее веры этот замысел был бы так же неосуществим, как и без участия Самих Трех Божественных Лиц. Только после того, как Бог наставил Ее и убедил, Он берет Ее Себе в Матерь и заимствует у Нее ту плоть, которую Она соглашается Ему одолжить. Так же, как Он желал воплотиться. Он желал, чтобы Его Мать родила Его свободно, совершенно добровольно"[304].

Мы стоим перед непостижимой тайной Того, Кто управляет временами и событиями, перед самым потрясающим деянием Того, Кто Безначален и Кто — начинается. Суть мариологического догмата заключается в событии рождения Бога. По Своему всемогуществу Бог может родиться как Бог и может умереть во Христе как Бог. Всякая формулировка этой тайны ее искажает, и здесь более, чем где бы то ни было, уместно апофатическое молчание[305]. Только Песнь Песней ее воспевает: "...крепка, как смерть, любовь" (Песн.8.6); она сильнее, чем смерть, и Бог это видит, а после Бога — те, кто для Него "свои".

Чем больше Бог очеловечивается и ставит человека на его собственный уровень, согласуя его с верным образом, тем больше обнаруживается необъятность мысли Бога о человеке, замысла человека как подобия Сущего. Вот почему Христос говорит: "...чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься" (Мф.20.23). Все стекается ко Кресту, насажденному у порога новой жизни. "Крещение водой творит человека, в то время как крещение кровью обладает обеими силами: силой воды и силой нашего собственного участия"[306]. Церковь с особой любовью почитает мучеников — "любовь в действии" и называет их "ранеными Божественного Жениха"[307]. И именно из раны Пресвятой Девы ("И тебе самой оружие пройдет душу", Лк.2.35) рождается — от Духа Святого и Крови женский архетип. Для Пресвятой Девы Ее служение Женщины начинается в момент Благовещения, но архетипически оно восходит к Кресту и коренится в Нем[308]. Явный параллелизм тройного "да будет" раскрывается перед нами во всем своем значении. В Гефсиманской ночи раздается "да будет" Христа: Да будет воля Твоя (Мф.26.39); "да будет" Пресвятой Девы уже содержит в себе страдания Богоматери у подножия голгофского Креста[309]; трагические борения веры Иоанна Предтечи заставляют его пройти через огненное искушение, и слова Христа в ответ Иоанновым ученикам подтверждают его "да будет", свершившееся и запечатленное мученической смертью. Распятая вера этих трех архетипов предображает Крест Животворящий. Утверждение, содержащееся в словах "да будет", не является простым высказыванием, это — блестящая победа, одержанная в самом сердце над возможным отрицанием, победа, воплощенная в подвиге распятого Жениха и "раненых Божественного Жениха"[310].

2. Агиофания — явление святости, архетипическая полнота

Ориген в своих комментариях к четвертому Евангелию отмечает, что его духовный характер обусловлен тесной близостью и таинственным соответствием между святым евангелистом Иоанном и Пресвятой Девой. Присутствие Божьей Матери в собрании апостолов (Деян.1.14) замечательно изображено на иконах Сошествия Святого Духа и Вознесения. Для того кто умеет читать библейское повествование глазами святых отцов, это Присутствие излучает вселенскую радость, его свет ("свет рождшая") сияет вокруг основной тайны Церкви: Агиофании и Доксофании — проявления Святости и Славы. Воскресшая Пресвятая Дева свидетельствует о замысле Бога относительно Своего создания: совершенное единение человеческого и Божественного в первом обоженном человеческом существе. Именования Пресвятой Девы в богослужебных текстах выражают эту достигнутую полноту: "всемирная слава, от человек прозябшая", "небесная дверь", "небо", "храм Божества", "преграждение вражды разрушившая" (Догматик 1-го гласа). Именно для того, чтобы обожить Творение, и был создан мир; и в Пречистой Деве эта вселенская цель уже достигается: она является архетипическим Прообразом этого свершения мира. В своих догматических песнопениях Церковь активно настаивает на всемирном значении Богоматери:

"дверь спасения мира", "мир обнови во чреве Твоем всецел хвальный отцев Бог" (Воскресный канон, глас 1-й, песнь 7-я). Отдав Свою плоть Христу, Божья Матерь стала Ему "единокровной"[311], и в богослужебных текстах снова и снова объясняется тот факт, что именно в Ее плоти, данной Христу, все люди стали причастны Божественной природе Слова. Пресвятая Богородица Одигитрия[312] прокладывает путь Церкви в человеческом мире; Она есть "Дверь". Христос говорит о Себе, что Он есть "путь и дверь", поскольку Он — Богочеловек, и в этом смысле Он — единственный. Пресвятая Дева — первая; Она идет впереди человечества, и все следуют за Ней. Она рождает Путь и являет собой "верное направление" и "огненный столп", ведущий к Новому Иерусалиму.

Она первая проходит через смерть, ставшую бессильной, вот почему канон, который читается в час смерти всякого верующего, обращается к Ее материнскому заступничеству. "Во успении мира не оставила еси, Богородице," — поет Церковь, ибо в Ней мир уже становится "новой тварью". В архетипическом плане Святости как исполнения человеческого Божественной Ипостаси Христа соответствует человеческая ипостась Богородицы. Это и выражает иконография, когда рядом, в поле синоптического видения, помещаются две иконы: Вознесения Христа и Успения Пресвятой Богородицы. Бог, соделавшийся человеком, и человек, соделавшийся богом, — это иллюстрация святоотеческой максимы: Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Один богослужебный текст удачно это подчеркивает: "Радуйся венец догматов". Пресвятая Дева есть живой догмат, осуществленная Истина о твари. Успение и вознесение Божьей Матери на небо закрывает врата смерти; на небытии — печать Пресвятой Богородицы: сверху она наложена Богочеловеком, а снизу — первой воскресшей тварью.

3. Архетип женского царственного священства

"...Сотворил мне величие Сильный" (Лк.1.49); иконографический сюжет, называемый "Похвала Богородицы", показывает Ее во главе Ангельского лика и царственного священства. Христос есть Царь, и, как сказано в псалме 44.10, "стала царица одесную Тебя". Вопрос о священстве женщины находит свое разрешение в плане харизм. Пресвятая Дева никак не связана с епископством. Если в иконографии Она часто изображается с омофором[313], то этот последний является только знаком Ее материнского заступничества помимо каких-либо священнических полномочий. Институциональное священство есть мужская функция свидетельства: епископ удостоверяет действительность таинств и имеет власть их совершать; он имеет харизму для охранения чистоты Предания и осуществляет пастырскую власть. Но служение женщины состоит не в функциях, оно относится к ее природе. Священническое служение не входит в ее харизмы, это было бы изменой ее существу.

Мужчина, существенным образом связанный со Христом-Священником, мужчина-епископ посредством своих священнических функций сакраментально (через таинства) проникает в стихии этого мира, чтобы его освятить и преобразить в Царствие. Мужчина-свидетель действует посредством своей мужественности; через свои священнические энергии он проникает в плоть этого мира; он — "употребляющий усилие", о котором говорит Евангелие, тот, кто восхищает сокровища Царства. Это сокровище есть агиофания, святость бытия, и именно женщина является ее образом. Связанная по самой своей сущности с Духом Святым, Животворящим Утешителем, женщина есть Ева-Жизнь, которая охраняет, живит, защищает каждую частицу мужского творчества. Культ Прекрасной дамы в рыцарстве представляет собой выражение романтизма, зародыш которого, однако, истинен. Именуемая "Раем", Пресвятая Дева представляет Благодать, Божественное человеколюбие. Мужское начало проявляется на уровне действий, которые как бы выталкивают его наружу. Орудие удлиняет руку "человека производящего" — homo faber, и весь мир становится продолжением его тела. Но все виды деятельности изобретателя, строителя, преобразователя, которые строят мир и его упорядочивают, восходят к мистическому и аскетическому воздействию духовного на материальное, тому воздействию, цель которого — претворить хаос в космос, в красоту. В своем очищенном намерении это стремление-действие направлено к "целомудренному" порядку, в котором мир в своей нормативной структуре является девственным, принимает образ Девы-Матери, и отсюда все космические именования, которые даются Ей в литургических текстах. Если экстатичность мужчины проявляется в основном в расширении самого себя, то экстатичность женщины — в самоуглублении, в обращении к своему существу.

Женское начало проявляется на уровне онтологической структуры; оно не есть глагол, но esse — бытие, лоно твари. Богородица рождает "святого Младенца", дает свою Плоть, на которую нисходит содержание, слово, сила, действие. Мужское начало за счет склонности к абстрагированию, созданию рациональных понятий непрестанно уклоняется в схематичность. Стесненный своим теоретическим бессилием[314], он бунтует против материи, против плоти, с легкостью впадает в гностическое презрение и вводит его в искаженные формы бесчеловечного аскетизма[315]. Рационалистический гнозис и дегуманизирующая техника, либертинизм или высушивающий аскетизм могут быть преодолены только изнутри — святостью самого бытия и женственной чистотой сердца:

"Сердце чистое сотвори во мне. Боже, и дух правый обнови внутри меня" (Пс.50.12). Человек призван возделывать сад космоса, расшифровывать имена, писать икону Царствия посредством всех форм культуры, но та икона, в которой форма совпадает с содержанием, есть Пресвятая Дева с Младенцем, жена, облеченная в солнце, человеческий образ. Мужчина, мужское начало, учрежденное священство, все вместе служат Церкви, воспевая ее святость. Женщина не может быть священником, не изменяя самой себе; сообразно своему харизматическому состоянию, она призвана осуществлять свое царственное священство через свое собственное существо, через свою природу[316]. Институциональное священство есть деятельность служения[317]; как функциональное призвание оно может быть сведено к своей цели: преобразить всех людей в носителей царственного священства. В Царстве Божьем все функции прекращаются перед Лицом Единственного Священника — Христа. Христос будет совершать Небесную литургию, но во главе народа, всемирного священства остается Пресвятая Богородица, потому что Она выражает это священство как esse, как бытие самого Царства Божьего: Святость во веки, вечная экспликация и эпиталама Трисвятой песни. Чтение из Притчей отождествляет Пресвятую Деву с местом Премудрости Божьей и прославляет в Ней достигнутую цель Божественного Творчества[318].