До рождения и даже до зачатия его имя уже произносится Ангелом, благовествующим Захарии; оно означает "Яхве милует" и "он ...Духа Святого исполнится еще от чрева матери своей" (Лк. 1.15). То, что обретают только при полной духовной зрелости, дается Иоанну с его пришествием в мир, и мир этому поражается: "...и многие о рождении его возрадуются" (Лк. 1.14). Это ликование в его космическом звучании подчеркивается в богослужебных текстах Восточной Церкви: "Веселися, пустыня"; "вся тварь, вся земля веселятся" [службы на Зачатие и на Рождество Иоанна Предтечи]. И это потому, что его судьба предусмотрена в предвечном Совете. При посещении Марией Елизаветы "взыграл младенец во чреве ее" (Лк.1.41); он уже пророк и "друг жениха" (Ин.3.29); Ангел Воплощения, он переступает границы времени.

Выбор имени Иоанна подчеркивает, что Бог познал Иоанна, как Он познал Иеремию: "Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя" (Иер. 1.5); для него нет другого пути, так как он — Вестник. В имени судьба дана в зародыше, потеп est omen [имя есть предзнаменование]. "И ...не поверил словам моим, которые сбудутся в свое время" (Лк. 1.20). "И был страх на всех ...что будет младенец сей?" (Лк. 1.65-66). Знамения сопутствуют ему, "И рука Господня была с ним" (Лк.1.66); он сам становится этой рукой, перстом Господним, чтобы указать на Него и сказать: "...вот Агнец Божий" (Ин.1.36).

Захария (Лк. 1.67-79) воспел мессианскую хвалебную песнь. Рождение Иоанна возвещает об имеющем быть рождении Другого. В лице Захарии — священника храм Ветхого Завета преклоняется перед Пришествием этого Другого и приветствует Предтечу — того, кто приходит, чтобы: "Дать уразуметь народу Его спасение" (Лк.1.77), возвестить посещение Востока свыше (Лк. 1.78). В богослужебных текстах он именуется "многосветлой звездой солнца", появление которой предшествует Утренней заре. "Младенец же возрастал и укреплялся духом" (Лк.1.80), так же как и Другой Младенец: "Младенец же возрастал и укреплялся духом" (Лк.2.40). Линии этих двух судеб пересекутся.

"Он был в пустынях до дня явления своего Израилю" (Лк.1.80), "...был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне" (Лк.3.2). Пребывание в страшных местах предшествует пребыванию там Господа Иисуса Христа, который также "поведен был Духом в пустыню" (Лк.4.1). Именно в пустыне Иоанн начинает свою проповедь (Мф.3.1), крестит своих учеников (Мк.1.4), и его глас вопиет в пустыне (Ис.40.3). Все его существо откликается на зов пустыни; эта единственная в своем роде величественная фигура являет человека, как бы высушенного и выжженного внутренним пламенем аскетического очищения: "Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих; а пищею его были акриды и дикий мед" (Мф.3.4). И Господь говорит о нем: "...пришел Иоанн Креститель, ни хлеба не ест, ни вина не пьет" (Лк.7.33).

"Ангел на земли", — поет Церковь. Подвижнический облик Иоанна Предтечи представляет собой одну из самых разработанных тем иконописи. В посвященном ему храме в Ярославле есть знаменитая фреска, где он изображен почти прозрачным: кажется, что его члены уже не имеют земной тяжести; ничего плотского — это полностью одухотворенное тело; изможденный лик с нестерпимым пламенем во взгляде; мощные крылья великолепно выражают словесную характеристику: "земной ангел и небесный человек". Другие иконографические композиции представляют его, держащим блюдо, на котором лежит его глава еще до усекновения: прежде телесного мученичества он уже мученик в духе, свидетель по самой своей сущности. Богослужебные тексты воспевают его чистоту, которая принадлежит уже другому зону. Икона лучше, чем слово передает это состояние: Иоанн Предтеча — человеческое существо мужского пола, но уже без каких-либо признаков самца[347].

Тема Цеисиса странно представлена в распятии Матиаса Грюневальда, но несмотря на анахронизм[348] (потому что Иоанн Предтеча уже умер к этому времени), этот запрестольный образ в Кольмаре соответствует духовной истине. Иоанн Предтеча стоит около Креста; как мог "друг жениха" (Ин.3.29) и Его Предтеча не присутствовать в тот момент, о котором он пришел свидетельствовать? Здесь его слова приобретают полноту смысла: "...вот Агнец Божий" (Ин.1.36), — все совершилось. Матиас поместил около простертой руки Иоанна надпись красными буквами: Шит oportet crescere me autem minui ("Ему должно расти, а мне умаляться" Ин.3.30). Иоанн Предтеча возвращается, чтобы засвидетельствовать в последний раз истину Священного Писания. Но служение Предтечи продолжается. На иконе Воскресения Христова изображено "сошествие в ад". Иоанн именуется "сущий во аде Христов провозвестник", "проповедник сущим во тьме и сени смертной" [служба Усекновения]. По древнему святоотеческому Преданию, Евангелие было проповедано и продолжает звучать в аду; оно обращено к тем, которые были жертвами своего неведения во время земной жизни, и Иоанн Предтеча проповедует и свидетельствует: "Светильник во тьме светит" (ср. Ин.1.5).

Такое служение позволяет рассматривать Иоанна как Предтечу Па-русии. Здесь мы обнаруживаем одну из самых таинственных черт в личности Крестителя. Он приходит "в духе и силе Ильи" (Лк. 1.17), и Господь уточняет еще раз: "И если хотите принять, он есть Илья, которому должно прийти" (Мф. 11.14). Оба эти лица странным образом выражают одну и ту же духовную категорию, они приходят из глубины необитаемых мест; они одеты в шкуры, но они люди света (ЗЦар.17,18,19; 4Цар.1,2; Мф. 17.2-3).

Солнечный Илья Пророк на огненной колеснице (иудейское соответствие квадриги Гелиоса, греческого Бога солнца) и Иоанн Креститель, "светильник, горящий и светящий" (Ин.5.35), так же как и жена в Апокалипсисе, одеты во свет,облечены в солнце (Откр.12.1). Мессиани-ческое служение Ильи Пророка переходит в служение свидетельства при Агнце Иоанна Предтечи; оно продолжается во "времена отрады" (Деян.3.20) и заканчивается в служении Парусии двух свидетелей Апокалипсиса (11.3-13). Богослужение на праздник Ильи Пророка именует его "вторым Предтечей" [тропарь] и указывает на него как носителя тех же типологических характеристик, что и Иоанн Креститель: "земной ангел и небесный человек".

Во время Преображения рядом со Спасителем появляются Моисей и Илья (Мк.9.4). Если Моисей представляет закон и всех умерших Ветхого Завета, то Илья не вкусил смерти: он есть Ветхий Завет, исполнившийся и ставший Христом. В Илье Пророке все пророки остаются живыми — и среди них "самый великий" Иоанн Креститель. Он являет и удостоверяет этот динамический принцип пророчества, которое, возвышаясь над историей, направляет ее к ее концу. Исшедшие из одного и того же типологического источника, свидетели воспроизводят путь Богоявлений: Кармил, Хорив, Фавор, Иордан, Святая Гора Парусии.

Ученики удивляются, что Илья Пророк не выполнил функцию Предтечи (по пророку Малахии — 3.1), а Христос отвечает, что Илью не узнали в Иоанне Крестителе (Мф.17.12). Предание отождествляет двух свидетелей (Откр. 11.3-4) с Ильёй и Энохом, которые придут на этот раз "в духе и силе" (Лк. 1.17) Иоанна Крестителя; это будет последнее сражение между Градом Божьим и градом Дьявола. На иконах Илья Пророк держит свиток, на котором написано: "...возревновал я о Господе, Боге Саваофе" (3 Цар.19.10), но символы последних свидетелей — "две маслины и два светильника" (Откр. 11.4), то есть символы окончательного мира и света. Пребывание на небесах изменяет лик Ильи Пророка — Иоанн Креститель ваяет его по своему образу. На тайну проливается свет, если воспринять Иоанна Предтечу как "многозвездный архетип" свидетелей, как сияющее начало всех видов свидетельства, созвездие мужских призваний; вот почему богослужебный текст, обращаясь к нему, именует его "пророком, апостолом, ангелом, предтечей, крестителем, священником, проповедником во аде, образцом для монахов и цветком пустыни, мучеником". Только так можно понять близость свидетелей друг ко другу, тождественное строение их духа, которое настолько их отождествляет, что одного можно принять за другого[349]. Григорий Монах в своей проповеди на восхищение Ильи Пророка на небо

приписывает Богу следующие знаменательные слова: "Поднимись ко Мне на небо, чтобы Я, Бесплотный, сошел и воплотился"[350]. Это случай мессиа-нического сжатия времени, когда история как будто не разделяет Илью и Иоанна. Оба они — на одинаковом основании, один в другом, в совершенном свидетельском единении — представляют объективное человеческое условие Воплощения, предрешенного на Предвечном Совете Божьем.

Библия прикровенно упоминает — в плане явно архетипическом — о событиях, которые до такой степени проникают друг в друга, что составляют одно неразделимое целое. Елисей получает милость Ильи Пророка и в свою очередь рассекает воды Иордана; как Илья Пророк (3 Цар. 17.9-24) он умножает масло у вдовы и возвращает жизнь сыну сонамитянки, простираясь над ним (4 Цар.2.13-14; 4.1 -37). Елисей — это двойник Ильи Пророка, его самая точная проекция. Они оба восходят к Иоанну Предтече как к своему общему Источнику, чтобы еще раз его отразить ''в последний день". Когда Господь спрашивает своих учеников: "За кого люди почитают Меня?",— то они отвечают: "...одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков" (Мф. 16.13-14).

На некоторых иконах Рождества Христова изображен (справа внизу) пастух, стоящий около дерева. Это — Исаия, показывающий "древо Иессеево"[351]. Пресвятая Дева и он принадлежат к "приближенным Слова", к своим уже в момент Рождения; архетипически Исаия представляет Иоанна Предтечу; через этот символ Иессея особым образом возвещается то же свидетельство: "Вот Агнец Божий". Деисис представляет созвездие всех этих Лиц, а Иоанн Предтеча вместе с Пресвятой Девой являют самую потрясающую действительность — Тех, Кто принадлежат Слову, как "свои". Он "пришел к своим" (Ин. 1.1-12), и если народ Его не принял, то Пресвятая Дева и Иоанн Предтеча воплощают тех "своих", которые необходимы, чтобы Воплощение совершилось: "Бог не может принудить никого Его полюбить"; вот почему Его пришествие обусловлено было присутствием тех "своих", которые Его ожидали.

Все достоинства интегрируются в звании "Раба Яхве" — Того, Кто пришел лишь для исполнения воли Отца: "...уничижил Себя Самого, приняв образ раба.., быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2.7-8). Формула искушения "вы будете, как боги" (Быт. 3.5) — это дьявольское вожделение свойств Божиих исправляется только формулой "будьте рабами": "И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом" (Мф. 20.27). И только тогда ярко заблистает истина: "...вы все — боги" (Пс. 81.6; Ин. 10.34). Самый удивительный факт — происхождение от рода Божественного (ср. 1 Пет. 2.9) — осуществляется не на первом такте, а на втором. Здесь очень важно подвижничество. Оно определяет смирение как искусство находиться точно на своем месте. Хайдеггер высказывает глубокую мысль, когда говорит, что настоящая свобода тождественна истине человека, что она состоит в совпадении его экзистенциального места с его призванием. Пресвятая Дева Мария заявляет, что Она — "раба Господня" (Лк. 1.38), а Иоанн Предтеча говорит, что он — "друг жениха" (Ин. 3.29); а ведь страшное желание Сатаны состоит именно в том, чтобы быть господином и женихом[352].