Конечно, то, что передает преп. Иоанн Кассиан, было своего рода исключением на тихом пути послушничества. Здесь, говоря вообще, не было слушателей и наблюдателей отношений между старцем–учителем и учеником. Но все ж и здесь послушание определялось совершенным самоотречением ученика, отказом от всякой попытки оценивать свою работу и свое делание по обычным человеческим нормам. Древние патерики приводят в этом случае интересные и трогательные в своей простоте примеры одного деревца, которое делалось центром приложения всех сил ученика. Так, о преп. Иоанне Колове рассказывается: “Удалившись в скит к одному фессалийскому старцу, он жил в пустыне. Авва взял сухое дерево, посадил и сказал ему: “Каждый день поливай сие дерево кружкой воды, пока не принесет плода”. Вода была далеко от них, так что Иоанн уходил с вечера за нею и возвращался к утру. После трех лет дерево ожило и принесло плод. Старец, взяв с него плод, принес в собрание братии и сказал братии: “Возьмите, ешьте плод послушания””. И, конечно, сущность дела здесь не в этих великих плодах послушания, ибо за три года можно было вырастить при таких трудах целый сад. Здесь имелась в виду, несомненно, какая‑то внешняя занятость души подвижника и даже более того, занятость всех его психо–физических сил. И рассказ о дереве встречается не раз в древних патериках и при том уже без утешительного в широком смысле конца, относящегося к плодам послушания.

Совершенно такое же значение имеют рассказы о других опытах старческого руководства, как, например, требование непрестанно плести и расплетать корзины, черпать и здесь же выливать воду и т. д. Ясно во всех подобных случаях, что внутренняя цель такого делания заключалась в воспитании пассивной силы характера ученика и укоренении в сердце тех душевных настроений, которые лежат в основе монашеского устроения жизни, как‑то: терпения, самоукорения, евангельской беззаботности, всецельного смирения и т. д. В этом случае, если посмотреть на путь такого старческого руководства и ученического послушания в широкой перспективе общехристианского совершенства, то нельзя не признать, что подобное самоотречение необходимо должно лежать в основе всякого истинного прогресса духовной нашей жизни, хотя пути к нему могут быть и различны. То, отсечение руки и ноги в случае соблазна, та ненависть к самой жизни, о которой говорит Евангелие, то распятие ветхого человека и умерщвление плотских дел, к которым призывает ап. Павел, — все это необходимый предварительный момент для нашей радостной и свободной жизни, любви к Богу всем существом (см. мою беседу “Солнце Праведное”). И в монашестве свободному подвижничеству предшествует этот период совершенного самоотречения в форме послушания своему духовному отцу ради подлинной свободы духа. Ученик отсекает свою волю, свой разум и самое свое сердце, чтобы всю свою душу и тело представить в жертву Богу на служение Царству. Начинается путь ученика со свободного акта избрания духовного отца, когда человек решается вступить на путь спасения, сознавая себя не только не достигшим совершенства, но и вовсе не способным своими силами идти к нему. Когда авву Арсения, известного своим умом и образованностью, с удивлением спрашивали знавшие его раньше, чему он мог учиться у египетских простецов, то Арсений отвечал: “Римское и греческое учение я знаю, но азбуки этого простолюдина еще не выучил”. И подобное сознание своей духовной неопытности и неведения всегда лежало в основе искания учеником старца. “Если кто не позаботится наперед, — говорит преп. Симеон Новый Богослов, — долгим молением с милостыней, постом и бдением, познать себя самого и свою немощь, то он не может познать и того, что без духовного отца, руководителя и учителя нельзя человеку соблюсти, как должно, заповеди Божий, жить вполне добродетельно и не быть уловленному сетьми диавольскими. Тот человек, который, презрев все земное и самую жизнь свою, желает приступить к совершению истинного покаяния по заповеди Христовой, будучи уверен, что сам по себе не может, как должно, совершить сие спасительное дело, пусть взыщет опытного отца духовного и, нашедши, припадет к нему со страхом и трепетом, слушая его во всем, что он ни скажет ему, со всем вниманием. Благо сыну с духовным отцом при содействии Св. Духа бороться против прежних пристрастий. Кто отнимает путеводителя у слепца, пастыря у паствы, проводника у заблудившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля, тот всех их подвергает опасности погибнуть, а кто без помощи наставника вступает в борьбу с духами злобы, тот бывает ими умерщвлен”. Справедливость последних слов нередко подтверждалась грустным опытом самочинного подвижничества. Св.

Св. Кассиан же упоминает еще об одном муже, как принимал он откровение от беса, свет в келий видел и научен был принести в жертву сына, что, впрочем, не случилось. Итак, долг каждого, начинавшего путь монашеской жизни, состоял прежде всего в том, чтобы найти учителя–старца. И это искание составляло предмет особой заботы ученика, требовало нередко значительных усилий с его стороны, искренней молитвы о Божьей помощи в деле искания старца себе. “Когда мы, — пишет Иоанн Лествичник, — в намерении и разуме смиренномудрия, желаем покорить себя ради Господа и без сомнения вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько‑нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача — на больного, вместо бесстрастного — на человека, обладаемого страстьми, вместо пристани — в пучину, и, таким образом, не найти готовой погибели. Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем‑нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения. Если же не так, то сделавшись сами судьями, не получим никакой пользы от повиновения” (“Лествица”, Слово 4–е, n° 6). “Надлежит нам, — наставляет преп. Симеон Новый Богослов, — со всем усердием, тщанием и вниманием, со всей убедительностью и многими молитвами блюстись, чтобы не напасть на какого‑либо прелестника или обманщика, или лжеапостола, или лжехриста, но обрести руководителя истинного и боголюбивого, который имел бы внутри себя Христа и точно знал бы учение, правила Самого Владыки и Учителя Апостолов Христа. Такого учителя надлежит нам взыскать и обрести, который сначала слышал бы все это в слове и научился тому со слов, а потом научен был Духом через деяния и опыт. Если взыщем, конечно, и найдем”. “Часто и со всем усердием, — поучает тот же преп. Симеон Новый Богослов, — моли Бога показать тебе человека, могущего добре поруководить тебя; и кого укажет тебе Бог, тайно ли, действием благодати Своей, или явно, через какого‑нибудь раба Своего, иди к нему и, имея благоговейство перед ним, смотри на него, как на Самого Христа. Ибо так имеешь ты долг слушаться и его, чтобы поучиться достодолжному. И смотри, что он ни скажет тебе, исполняй то без колебания, хотя бы то, что он прикажет тебе, казалось не совсем уместным и полезным. Лучше тебе быть и именоваться учеником ученика, нежели проводить жизнь своевольно и собирать бесполезные плоды своей воли”.

Преп. Иоанн Лествичник дает частные советы новоначальным инокам. “Но качествам страстей наших, — говорит он, — должно рассуждать, какому руководителю отдаться нам в повиновение, и сообразно с тем такого и избирать. Если ты невоздержан и удобопреклонен на плотскую похоть, то да будет твоим обучителем подвижник и в отношении к пище неумолимый, а не чудотворец, который готов всех примирить и угощать трапезою. Если ты высокомерен, то да будет твоим руководителем человек суровый и неуступчивый, а не кроткий и человеколюбивый. Не должно искать таких руководителей, которые бы имели дар пророчества или прозрения, но прежде всего истинно смиренномудрых, и по праву и местопребыванию своему приличных нашим недугам”. Каждый нашедший старца мог считать себя счастливым, но зато с этого мгновения начинается совсем особенный период ученической жизни, о которой с величайшей любовью вспоминали все величайшие подвижники и который для многих из них продолжался всю их жизнь, когда сами они уже становились отцами и руководителями для других новоначальных иноков.

Скажу сначала об этом самоотречением ученическом послушании. Так как источным началом всех соблазнов и грехов является самолюбие и самоутверждение личности вне сыновней ее связи с Богом, то на борьбу с этой самостью и направлялись всегда главные усилия подвижников, и поскольку наша воля всегда является носительницей и выразительницей этой самости, настолько и весь подвиг ученика всегда начинается и вращается вокруг отказа от своей воли. В этом случае особенно ярки и решительны утверждения всех подвижников, когда новоначальный инок должен был за дверями келий оставить свою волю и начать свободным изволением новую жизнь беспрекословного послушания воле старца своего. “Будь покорен, и особенно своему авве, — говорит Симеон Новый Богослов, — который после Бога первый имеет попечение о тебе и которому вверена душа твоя. Напряженно внимающий своему учителю и руководителю, как Богу, противоречить не может. Кто думает и говорит, что имеет и то, и другое (что он и внимает, как Богу, и противоречит), тот да ведает, что находится в заблуждении: ибо не знает, какое расположение к Богу имеют люди Божий”. Преп. Иоанн Лествичник, говоря о том мгновении, когда ученик находит достойных учителей и наставников, призывает ученика приступить к этим духовным руководителям с совершенным отречением от своей воли. “Приступи к ним и продайся за злато смирения, на хартии послушания, и при свидетелях Ангелах раздери пред ними хартию своей воли. Ибо если будешь только скитаться туда и сюда, то потеряешь искупление, то, которым Христос тебя искупил. Место или обитель, в которую ты поступил, да будет тебе гробом прежде гроба: никто не выходит из гроба прежде общего воскресения, а если некоторые и вышли, то знай, что они умерли. Будем молиться Господу, чтоб и нам от сего не пострадать”. “Кто истинный ученик, — говорит преп. Симеон Новый Богослов, — тот пребывает послушным своему авве во всем до смерти, и все, что ни делает его авва, он обращает себе в назидание, не смея рассуждать о повелеваемом ему или сказать: зачем это? для чего это? Иначе он был бы не учеником аввы, но судьей”. По свидетельству древнего патерика, старцы говорили: “Если кто имеет веру к другому и самого себя отдает в подчинение ему, тот не имеет нужды внимать заповедям Божьим, а должен волю свою передать отцу своему, и не останется виновником перед Богом”. Это послушание воле старца имело, таким образом, как видим, абсолютное значение, и оно распространялось не только на исполнение определенных требований старца, но и на самое разумение Божьей правды, на самую жизнь нашей совести. В древнем патерике передается интересная беседа старца с его учеником: “Один брат сказал некоему великому старцу: “Авва! Мне бы хотелось найти старца по воле моей и жить с ним”. Старец отвечал на это: “Хорошо желание твое, владыко мой”. Брат, не поняв слов старца, подумал, что старец признал мнение его правильным и утвердил его. Старец, заметив это, сказал ему: “Так‑то! Если найдешь старца, соответствующего воле твоей, то намереваешься жить с ним? Значит, желаешь не того, чтоб тебе последовать воле старца твоего, но чтоб старец последовал воле твоей, и в этом надеешься найти преуспеяние?” Тогда брат понял свою ошибку и, встав, пал в ноги старцу, принося покаяние и говоря: “Прости меня! Я очень тщеславился, думая, что я хорошо сказал, между тем как ничего хорошего не было ни в словах моих, ни в мысли””. В этом случае древние подвижники совершенно отрицательно относились ко всякого рода самовольному подвижничеству, т. е. такому, которое не утверждается на руководящих указаниях старца–отца. “Если увидишь, — образно, ярко говорит Иоанн Колов, — юного, по своей воле восходящего на небо, удержи его за ногу и сбрось вниз”. Полезнее со смирением вопрошать, нежели идти со своеволием, ибо Сам Господь влагает в уста вопрошаемого, что сказать ради смирения и правоты сердца вопрошающего. И в своем послушании ученик должен был всецело довериться руководству старца: “Если ты бываешь в послушании, — говорит авва Дорофей, — то никогда не верь своему сердцу, ибо оно ослепляется пристрастиями ветхого человека. Ни в чем не следуй своему рассуждению и сам ничего не назначай себе без вопрошения и совета. Не думай и не предполагай, что ты лучше и праведнее твоего наставника, и не исследывай дел его, иначе ты часто можешь обмануться и впасть в искушение”. Подобное же говорит авва Дорофей и в другом своем наставлении: “Кто сподобится благодати, если, как я сказал, не понудит себя отсечь свою волю и не предаст себя. Бога ради, своему отцу, ни в чем не сомневаясь, но делая все, что им говорят они (т. е. отцы) с полною верою, как бы слушая самого Бога? Кто иной достоин быть помилованным? Кто достоин спастись?” Согласно наставлениям св. Макария Александрийского, ученик ни в чем не должен доверять своим суждениям о помыслах, нисколько не верить своему уму, но всегда считать худым или хорошим только то, что находит или признает таковым по испытании старец. Наградой ученика за такое безусловное послушание было совершенное спокойствие совести, сознание всецело исполненного долга.

Авва Дорофей говорит ученику: “Не скорби, тебе не о чем беспокоиться; каждый продавший себя в послушание отцам имеет такое беспечалие и покой”. С особенной силой оттеняет эту мысль Симеон Новый Богослов: “Послушание, если кто возымеет к духовному отцу своему в совершенстве, делает его беспечальным относительно всего, так как он всю печаль свою однажды навсегда возлагает на духовного отца своего. В отношении к духовному отцу своему делай одно то, что он заповедует тебе, и ни больше ни меньше того не позволяй себе делать, но шествуй по намерению его и по воле его”. Эту же мысль о внутреннем покое души послушника утверждают и другие подвижники. Авва Дорофей, например, говорит: “Что бы с послушником, не имеющим своей воли, ни случилось, он бывает спокоен, как будто исполнилось его собственное желание. Ибо кто не имеет своей собственной воли, для того все, что с ним случается, бывает согласно с его волею. Он не имеет пристрастия, а от беспристрастия приходит в бесстрастие”. “Знаю я, — говорит преп. Феодор Студит, — послушническое иго, знаю болезненность отсечения воли, но опять ведаю и сладость такой жизни; по отсечении воли путь легок, и спасение удобно; стоит только отсечь волю, и явится покойная и блаженная жизнь”. По словам Иоанна Лествичника, тот, “кто в повиновении отцу своему приобрел совершенно чистую совесть, тот уже не боится смерти, но ожидает ее ежедневно, как сна, или лучше сказать, как жизни, достоверно зная, что во время исхода души не от него, но от наставника потребуется ответ”. Может быть, этим именно более всего объясняется то замечательное явление в области старческого окормления, что многие подвижники, даже приобретшие большую духовную опытность, до конца жизни пребывали в смиренном состоянии послушания.

Ученик мог иметь на своей нравственной ответственности лишь один грех — непослушания и скрытности от своего духовного отца. “Я не знаю другого падения монаха, — говорит авва Дорофей, — кроме того, когда он верит своему сердцу”. В случае же совершенного послушания и откровенности вся нравственная ответственность за ученика лежит на его старце. “Если соблюдаешь заповедь мою, лучше сказать — Божию, — говорит преп. Симеон Новый Богослов, — свидетельствую, что я дам за тебя ответ в тот день, в который Бог судит тайны человеческие. Если же в одном отсекаешь свою волю, а в другом нет, то явно, что и в том, в чем ты ее отсек, ты имел другую свою же волю. Ибо повинующийся повинуется во всем, и такой не заботится о своем спасении, потому что за него отвечает другой, — тот, которому он предал себя в повиновение и вверил себя. Итак, если хочешь спастись и жив быть на небе и на земле, то сохрани сие, и я буду отвечать за тебя, брат, если же будешь нерадив, то смотри сам. Не теряй надежды, ибо радость это диаволу. И свидетель мне Отец, Сын и Снятый Дух, что я принимаю на себя все попечение о тебе перед Ним, и с меня взыщет Бог кровь твою, если не нарушить слов моих”.