Такимъ образомъ, святые юродивые старались казаться и казались прежде всего не такими, каковы они были на самомъ дѣлѣ. Сообразно ли это съ достоинствомъ разумной человѣческой природы?

Нельзя не согласиться съ тѣмъ, что скрытность, которая внутреннюю срамоту хочетъ прикрыть благовиднымъ покровомъ, во всякомъ случаѣ отвратительна. Но несомнѣнно и то, что скрытность святыхъ юродивыхъ совсѣмъ другого рода. Основаніе скрытности ихъ, какъ видѣли, отчасти лежало въ глубокомъ смиреніи, которое на самой высшей ступени нравственнаго совершенства представляетъ себя ниже всѣхъ. Совмѣстность съ нашею природою такого рода скрытности не подлежитъ никакому сомнѣнію. Сознаніе собственнаго ничтожества и недостоинства предъ Богомъ естественно человѣку, – и когда сознаніе это доходитъ до высшей степени, тогда человѣкъ во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ будетъ видѣть одни только недостатки. Если Богъ и въ ангелахъ усматриваетъ нѣчто стропотное [CCLI], то тѣмъ болѣе это есть въ человѣкѣ, даже самомъ благочестивомъ. Усматривая недостатки и въ своихъ добродѣтеляхъ, смиренный подвижникъ благочестія желаетъ, чтобы и другіе также судили о немъ, а отсюда рождается мысль – скрывать отъ взора другихъ свои добродѣтели.

Далѣе, извѣстно, что сѣмя добра въ нашей душѣ гораздо удобнѣе утверждается, растетъ и созрѣваетъ втайнѣ, нежели когда оно выставляется на видъ. Прывычка услаждаться собственными совершенствами и одобреніе другихъ легко могутъ ослабить одно изъ важнѣйшихъ побужденій къ нравственному усовершенствованію себя, – сознаніе собственнаго ничтожества. Человѣкъ тѣмъ сильнѣе возбуждается къ исправленію нравственныхъ своихъ недостатковъ, чѣмъ яснѣе усматриваетъ ихъ. Слѣдовательно, лишь только человѣкъ начнетъ заниматься разсматриваніемъ своихъ совершенствъ и въ тоже время упускать изъ виду свои недостатки, – стремленіе къ нравственному усовершенствованію себя необходимо слабѣетъ, если не совсѣмъ прекращается.

Приложимъ сказанное къ святымъ юродивымъ. Предположимъ, что чувство собственнаго недостоинства и опасеніе, чрезъ обнаруженіе предъ собою и другими своихъ совершенствъ, ослабить въ себѣ стремленіе къ усовершенствованію, были развиты у нихъ до великой степени, и мы должны будемъ признать, что скрытность святыхъ юродивыхъ нисколько не противорѣчитъ достоинству природы человѣческой. Возражая, что многіе съ голубиною кротостію могли открыто возращать въ себѣ сѣмя добра, не имѣетъ силы въ глазахъ того, кто знаетъ, что люди одарены не одинаковыми дарованіями, какъ естественными, такъ и благодатными.

Значитъ, скрытность святыхъ юродивыхъ не можетъ служить основаніемъ того, чтобы считать, „юродство" противнымъ природѣ человѣческой.

ГЛАВА V Видъ физической жизни святыхъ юродивыхъ: скитальческая жизнь, скудость въ одеждѣ, босоножіе, провожденіе жизни внѣ жилищъ или въ непокрытыхъ „хлѣвинахъ", спанье на голой землѣ. Нравственный смыслъ этихъ лишеній.

Всѣ странности въ образѣ жизни святыхъ юродивыхъ происходили вслѣдствіе отрѣшенности ихъ отъ ума и отъ скрытности; иначе такой образъ жизни не могъ образоваться.

При взглядѣ на жизнь святыхъ юродивыхъ прежде всего бросается въ глаза ихъ скитальческая жизнь. Вступая на подвигъ „юродства", они покидали все мірское, порывали всякую связь съ родными: святый Симеонъ покидаетъ нѣжно любящую свою мать, святый Андрей пренебрегаетъ своимъ положеніемъ у вельможи для „бѣганія". святый Прокопій, раздавъ имѣніе свое, поселяется въ Хутынскомъ монастырѣ, а потомъ „юродствуетъ" въ городѣ, святый Іоаннъ Устюжскій бѣгаетъ по улицамъ полуобнаженный, святый Михаилъ Клопскій пренебрегаетъ своимъ княжескимъ достоинствомъ, святые Николай и Ѳеодоръ Новгородскіе пребывали внѣ отеческаго дома и постоянно ходили по Новгороду, святый Максимъ Московскій, оставивъ свое жилище, родныхъ и близкихъ сердцу, бѣгалъ по улицамъ Москвы, святый Василій блаженный, оставивъ родъ свой и домъ отеческій ходилъ по улицамъ Москвы, святый Исидоръ Ростовскій, „утаився всѣхъ, изыде изъ дому своего" и, поселившись въ Ростовѣ, проводилъ дни на городскихъ торжищахъ, святый Прокопій Вятскій, оставивъ родителей своихъ, „хождаше по всякъ день отъ церкви къ церкви, по торгу и по улицамъ", святый Андрей Тотемскій тоже постоянно странствовалъ, святый Симонъ Юрьевецкій, тайно удалившись отъ родныхъ и знакомыхъ, скитался по полямъ и въ безлюдныхъ мѣстахъ, святый Серапіонъ Синдонитъ тоже не имѣлъ опредѣленнаго пристанища и всегда странствовалъ, святый Виссаріонъ путешествовалъ по монастырямъ [CCLII].

Чѣмъ объяснить такой образъ жизни святыхъ юродивыхъ? конечно тѣмъ, что сердце ихъ невольно порывалось къ небу. Мысль о вѣчности, гдѣ конецъ всѣмъ превратностямъ, гдѣ ничѣмъ не стѣсняемая жизнь разольется широкою, величественною рѣкою, не встрѣчая никакихъ преградъ въ своемъ теченіи, внушала имъ, гдѣ источникъ надежды и упованія: онъ не на землѣ, но въ предѣлахъ выше земныхъ. Они, конечно, обращая взоры на себя, на свою плоть и пригвожденіе ея къ землѣ, потомъ, возводя ихъ горѣ, и вспоминая, что небо предназначено въ жилище имъ, что вѣчная слава прежде сложенія міра уготована въ ихъ наслѣдіе [CCLIII], всегда вздыхали о лишеніи земныхъ благъ и сокрушали духъ свой и тѣло, – только бы обрѣсти Господа. Святый юродивый Серапіонъ часто сидѣлъ внѣ селенія и горько плакалъ. На вопросъ проходящихъ – о чемъ онъ плачетъ? онъ отвѣчалъ: „господинъ мнѣ поручилъ свое богатство, а я его растратилъ, и онъ хочетъ мучить меня" [CCLIV]. Святый юродивый Виссаріонъ, когда приходилъ въ какой-либо монастырь, то садился у воротъ его и горько плакалъ. На вопросъ братіи: „что ты плачешь? если нуждаешься въ необходимомъ, то дадимъ тебѣ сколько можемъ, только войди къ намъ", онъ отвѣчалъ: „не могу оставаться подъ кровлею, пока не найду имущества своего. Я различнымъ образомъ лишился великаго имущества: я и попался морскимъ разбойникамъ, и потерпѣлъ кораблекрушеніе, и лишился славы своего рода, изъ знатныхъ сдѣлался незнатнымъ". Когда же ему приносили хлѣба и говорили: „прими это, отецъ, а прочее возвратитъ тебѣ Богъ, по словамъ твоимъ, – отечество, славу рода и богатство", то святый Виссаріонъ еще болѣе плакалъ и громко рыдалъ, приговаривая: не умѣю сказать, могу ли я найти, что потерявъ ищу" [CCLV]. Мысль этихъ рѣчей та, что всѣ силы и способности своей души на землѣ человѣкъ долженъ развивать, образовывать и направлять сообразно съ будущей жизнью, чтобы тамъ, въ небесномъ отечествѣ, не подвергнуться отъ Господа наказанію. Значитъ, святые юродивые, смотря на себя, какъ на странниковъ и пришельцевъ на землѣ, обращали взоръ туда, откуда святыя точки озаряютъ положеніе человѣка въ мірѣ, постоянно стремились къ почести высшаго званія Божія [CCLVI] и въ своей земной жизни шествовали къ горѣ неосязаемой, къ царствію Божію. Богъ одарилъ человѣка, какъ говорили святые Серапіонъ и Виссаріонъ, извѣстными силами и способностями, вложилъ въ его природу извѣстныя потребности и стремленія, чтобы они служили для него и постояннымъ побужденіемъ къ дѣятельности и постояннымъ указаніемъ того, что онъ долженъ дѣлать и какъ поступать, – а способности, чтобы служили для него средствами къ удовлетворенію его истинныхъ стремленій и сдѣлалъ это, конечно, для того, чтобы человѣкъ и былъ такимъ, какимъ онъ созданъ быть, чтобы, выполняя законы своего бытія, онъ былъ именно тѣмъ, чѣмъ онъ долженъ быть, согласно съ волею Божіею, которую Богъ имѣлъ при его созданіи.

Стремиться къ достиженію этой цѣли, т. е. быть такимъ, какимъ Богъ создалъ человѣка, стремиться въ теченіи всей жизни къ этому идеалу, есть не только священный и непремѣнный долгъ человѣка, налагаемый на него высочайшею волею Творца, но и источникъ всего счастія и блаженства человѣка. Чтобы выяснить послѣднюю мысль, употребимъ сравненіе. Какъ въ машинѣ все идетъ въ порядкѣ и какъ должно только до тѣхъ поръ, пока она дѣйствуетъ именно такъ, какъ она устроена механикомъ, – а въ противномъ случаѣ, когда она, вслѣдствіе какихъ бы то ни было причинъ, начинаетъ дѣйствовать неправильно, не такъ, какъ слѣдуетъ, и какъ она устроена, она не только производитъ безпорядокъ и вредъ во всемъ, что къ ней соприкасается, но и сама себя разстраиваетъ и повреждаетъ, – такъ точно бываетъ и въ человѣкѣ. Дѣлая не то, что должно дѣлать ему по повелѣнію Божію, поступая не такъ, какъ того требуетъ то духовное богатство, которое дано ему Богомъ – истинныя свойства и потребности, – нарушая т. е. тѣ законы своего бытія, по которымъ онъ долженъ дѣйствовать въ жизни и съ которыми долженъ согласовать всѣ свои поступки, человѣкъ, неизбѣжно, не только нарушаетъ должныя отношенія къ своему я, но производитъ разстройство въ самомъ себѣ, причиняетъ вредъ своей природѣ и, такимъ образомъ, самъ для себя дѣлается источникомъ несчастій и страданій.

Прекрасно сознавая свое предназначеніе къ вѣчному существованію, святые юродивые и взирали на себя, какъ на странниковъ и пришельцевъ на землѣ и на міръ этотъ, какъ на страну пришельствія. Такой взглядъ былъ обыкновеннымъ и у ветхозавѣтныхъ праведниковъ. Такъ, святые патріархи и праотцы и тѣломъ не имѣли постояннаго жилища и духомъ стремились къ тѣмъ будущимъ благамъ, которыя надѣялись имѣть въ обѣтованномъ Искупителѣ. Святый пророкъ Давидъ хотя былъ и царь, но и на престолѣ царскомъ взывалъ ко Господу: „ибо странник я у Тебя [и] пришлец, как и все отцы мои" [CCLVII]. Такъ и всѣ святые исповѣдывали съ апостоломъ, а святые юродивые и самымъ дѣломъ показывали, что они не имѣютъ здѣсь пребывающаго града, но грядущаго взыскуютъ [CCLVIII]. Осуществляя въ своей бродячей жизни эти слова святаго апостола Павла, святые юродивые, конечно, сознавали, – а иначе они бы и не вели такой образъ жизни, – что мысль о себѣ, какъ о странникѣ въ мірѣ, презирающемъ все земное, особеннымъ образомъ способствуетъ удерживаться на пути добродѣланія, какъ учитъ объ этомъ и святой апостолъ Петръ: „возлюбленіи, увѣщеваетъ онъ современныхъ ему христіанъ къ чистой и духовной жизни, молю васъ, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу" [CCLIX]. Такимъ образомъ, мысль, что всѣ живущіе на землѣ странники и пришельцы, скорѣе всего даетъ понять – сколь враждебны и непріязненны для христіанина „плотскія похоти" и какъ сильно онѣ воюютъ на душу. Эта мысль, срывая, такъ сказать, благовидную личину съ похотей, воюющихъ на душу, въ тоже время даетъ христіанину силу бороться съ ними. Сила эта заключается въ одной благодати Божіей, но такъ какъ и благодать не дѣйствуетъ тамъ, гдѣ нѣтъ собственныхъ со стороны человѣка усилій идти къ добру и избѣгать зла, то въ собственныхъ усиліяхъ христіанина къ преодолѣнію чувственности, что можетъ быть лучше, какъ не постоянная мысль въ душѣ христіанина о томъ, что міръ – страна для него чуждая, что истинное отечество его на небѣ, что онъ пользуется здѣсь временнымъ пріютомъ.

Одно то размышленіе, что переселившіеся туда святые жили, дѣйствовали и мыслили такъ, одна эта мысль, возникающая у святыхъ юродивыхъ, набрасывала самое мрачное покрывало на всѣ земныя прелести и незамѣтно развивала въ ихъ вкусъ къ вѣчнымъ благамъ, такъ что всѣ они, „оставивъ богатство, славу временную и пищу мимотекущую и мірское достояніе", устремлялись къ небесному отечеству [CCLX]. Вотъ въ какихъ выраженіяхъ святая церковь опредѣляетъ стремленія святыхъ юродивыхъ къ вѣчности: „вышнія красоты желая, нижнія сласти тѣлесныя тощно оставилъ еси, нестяжаніемъ суетнаго міра, ангельское житіе проходя, скончався", поется въ общемъ кондакѣ святымъ юродивымъ. Эта мысль рельефнѣе высказывается въ икосѣ: „радуйся, премѣнивый тлѣнная и настоящая, надеждою будущихъ благъ" [CCLXI] и въ свѣтильнѣ: святые юродивые „удалились бѣгая мірскаго сожительства, и Христу сущему надъ всѣми Богу непорочнымъ житіемъ старались благоугодить [CCLXII]. Стремленіе къ вѣчности побудило святаго Исидора отвергнуть отеческіе нравы и удалиться „нечестивыхъ сожительства" [CCLXIII], и всѣхъ юродивыхъ имѣть „веліе нестяжаніе" [CCLXIV], чтобы безпрепятственно. „живя съ дольними и ходяй плотію, ступать духомъ и стремиться къ горнему" [CCLXV].

Удаленная отъ мірскихъ треволненій жизнь всегда уже сопровождается скудостію и нищетою. Эта связь двухъ указанныхъ явленій имѣла мѣсто еще въ языческомъ мірѣ. Классъ кающихся индійцевъ былъ въ одно и тоже время и уединенно живущимъ и нищенствующимъ. Въ эллинскомъ язычествѣ встрѣчалось тоже самое. Послѣдователи Пиѳагора, Сократа и Платона въ ихъ философскихъ общинахъ, съ извѣстною степенью уединенія, соединяли нищенскую бѣдность; отказывались отъ всякаго личнаго имущества. Нѣчто подобное было и въ средѣ іудейскихъ ессеевъ. Жизнь Самого Господа Іисуса Христа представляетъ совершеннѣйшій образецъ истинно аскетической нищеты, полнаго отчужденія отъ всякаго земнаго стяжанія: Онъ говоритъ: „лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову" [CCLXVI].

И святые юродивые вѣрно слѣдовали Основателю христіанства въ отношеніи къ земнымъ стяжаніямъ. Подражая Ему, они нестяжательность свою довели до высшей степени.