Тяжесть страданий от порождаемого волею зла и страданий воли от природной ограниченности зависит от направления воли. Для человека, всецело проникнутого стремлением к личному счастью и совершенству, тяжелее те страдания, которые порождаются самым этим стремлением, это — жгучие страдания жажды богатства и почестей, мучения преступной совести, бессилие и заблуждения гордого ума... Но когда человек очищается от произвольного зла, когда в нем нарождается и растет богосыновнее самосознание, возрастает чувствительность его совести, возвеличивается то достоинство, в котором он себя познает, тогда возникают и крепнут страдания воли от природной ограниченности и наследственных немощей.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Духовное совершенство и внешнее уничижение; блаженство и страдания в христианстве; Л.Н. Толстой

По принятому плану, мы теперь рассмотрим мнение, которое в религии видит достаточное основание для полного человеческого счастия и совершенства и признает естественные средства для достижения блага столь же непригодными, сколь и излишними, и самое стремление к счастию и совершенствованию — мучительным самообманом, от которого освобождает истинная религия. Представитель этого мнения — Л.Н. Толстой.

Воззрение Л.Н. Толстого, во всяком случае, в том отношении диаметрально противоположно философии Фр. Ницше, — и эта противоположность9, к чести нашего писателя, — что философия Ницше отрицает христианство, а воззрение Толстого есть понимание христианства. Поэтому разбор воззрений Толстого должен привести к истинному пониманию христианства, т.е. к установлению высшего синтеза идеальных стремлений с ограниченностью природы.

9 Ср. ст. Н.Я. Грота, Фр. Ницше и Л. Толстой в «В.Ф. и Пс.», кн. 16.

Л.Н. Толстой исходит из того положения, что жизнь дана человеку для радости, и потому собственное благо должно быть последнею целью стремлений человека. И в действительности все люди хотят только одного — быть счастливыми. Отчего же, при всех громаднейших усилиях, мы не достигаем счастья? Оттого, что мы следуем не по истинному пути к счастью, а по ложному: мы стремимся к счастью своей «животной личности». Счастье же животной личности невозможно, потому что стремление к такому счастью приводит людей к борьбе друг с другом, потому что животная жизнь не может быть свободна от страданий и, наконец, потому что животная жизнь подлежит смерти. Чтоб избавится от страданий и достигнуть истинного счастья, следует отречься от признания благ животной личности истинной целью жизни, — следует, напротив, жить любовию к другим. Истинное благо только тогда будет для тебя возможно, когда ты будешь стремиться к счастью других. Наслаждение делать добро, говорит Пьер («Война и мир»), есть единственное верное счастье жизни. Стоит только, думала Кити («Анна Каренина»), забыть себя и думать о других, и будешь спокойна, счастлива и прекрасна. Любовь к другим есть требование разумного сознания. Жизнь, по разумному закону, есть новая форма существования, сменяющая животное существование, подобно тому и так же необходимо, как необходимо уничтожается зерно при появлении ростка. Разумная жизнь стоит выше пространственно-временных условий, не подлежит страданиям и закону смерти. Стоит только человеку жить для блага других — и исчезнет обманчивая жажда наслаждений, которая заменится несомненно плодотворною и радостною деятельностью, направленою на благо других. Дорастая до этой новой формы жизни, человек сбрасывает с себя форму животного существования как ненужную оболочку, которая для роста разумного сознания не имеет никакого положительного значения: разумное сознание есть само в себе достаточное, безусловное основание жизни доброй, совершенной; человек, как разумное существо, совершен в себе самом, независимо от всяких форм животного существования. Животное существование есть зло. На счет животной личности и в область животного существования Толстой относит все, чему присуще несовершенство и с чем связано страдание. Все наличные формы цивилизованной и культурной жизни — это формы животного существования, ни на что негодные. Совершенство человека не в богатстве знаний, не в технике, не в формах политических отношений и общественного устройства, а во внутренней гармонии отношений в смысле правды, красоты, добра. Развитие не только не составляет неизбежного пути к этому идеалу, необходимого условия этого совершенства, но относится к нему отрицательно, оно есть препятствие, положенное Творцом, к достижению этого идеала. Человек родится совершенством, восклицает Толстой вслед за Руссо. Наш идеал не впереди, но он стоит сзади нас. Истинное совершенство вполне естественно для человека и не стоит ему большого труда. Здесь дело не в искусственных формах жизни, не в законах церковных, социологических, государственных, а в свободе от всех этих цепей. Предоставьте человека самому себе — и он будет хорош и добр; когда же он будет хорош и добр, он будет счастлив.

Разбор взгляда Л.Толстого на христианство следует начать с того, на чем оставлен нами разбор эвдемонизма и идеи естественного совершенства.