The Teaching of the Ancient Church on Property and Alms
Таким образом, и в Новом Завете милостыне усваивается самое высокое значение — служения Богу в лице нуждающихся. Такой ореол святости, каким окружается в христианстве дело милостыни, объясняет всецело и то, что милостыня в христианстве должна быть проникнута духом совершенной любви и свободы. Те свойства милостыни, какие нашли выражение и в Ветхом Завете — щедрость, свобода и любящая настроенность — всецело приложимы и к характеристике христианского милосердия.
Полнота любви делает, прежде всего, то, как мы уже говорили, что верующий не может смотреть на свое имущество, как на принадлежащее ему лично, но видит в нем достояние всех неимущих. Отсюда необходимым свойством христианской милостыни является щедрость, не знающая границ. Кто сеет щедро, тот щедро и пожнет[708]. И как мы уже видели, идеальная евангельская точка зрения в отношении милостыни та, что необходима готовность к совершенному отречению от своего имущества. Имеющий две одежды должен дать одну неимущему, поступая так же и в отношении пищи; высшая ценность принадлежит милостыне вдовы, пожертвовавшей все свое дневное пропитание и т. д. Если св. апостол пишет коринфянам: «не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тягость, но чтобы была равномерность. Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность»[709], — то такое наставление делается понятным для нас, если мы вспомним, что апостол считал избытком: «имея пропитание и одежду, — говорит он, — будем довольны этим»[710]. И если коринфян св. апостол побуждает к милостыне советом соблюдать равномерность, то радуется полноте любви македонян, которые были доброхотны по силам и сверх сил[711]. Щедрость в христианской милостыне может иметь одну лишь границу: в удовлетворении нужды ближних. И как бесконечны нужда и горе людей, так не имеет границ и долг творить милостыню.
Таким образом, совершенная любовь в деле милостыни выражается, прежде всего, в щедрости, в готовности всем пожертвовать ради ближнего, и в этом случае критерием ценности милостыни служит та мера самоотречения любви, какая проявляется в милостыне, что уже было отмечено нами раньше, и о чем так наглядно говорит евангельский рассказ о вдове с ее двумя лептами.
Но если щедрость, таким образом, должна являться внешним выражением совершенной любви, то истинную душу милостыни составляет ее совершенная свобода, вытекающая и неразрывно связанная с любящей настроенностью сердца. В новозаветном Откровении мы не находим и следа какого бы то ни было внешнего юридического принуждения к милостыне; напротив, здесь все предоставлено свободе человека. Поэтому нет в Евангелии и утверждения тех гуманных законов Моисея, по которым каждому можно было насыщать свой голод на ниве и в винограднике ближнего, пользоваться остатками после сбора плодов и всякими произведениями земли в год седьмой. Законы эти были прекрасны, ими руководился в Своей земной жизни Сам Христос Спаситель и Его апостолы; законы эти и теперь, при наличном уровне действительной жизни христиан, могли бы составить лучшее украшение кодексов наших гражданских законов. Но перед лицом идеальных задач развития Божьего Царства всякое определение законом начала братской помощи явилось бы ограничением богодарованной свободы детей Божиих. И такое определение не нашло места в новозаветном Откровении. В нем с силой оттеняется известный и ветхозаветному жизнепониманию принцип добровольности даяния, радостности его. «Блаженнее давать, нежели принимать»[712] — таков девиз христианской свободы в благотворении. Апостол Павел выдвигает это свойство на самое видное место. Он отмечает в жертве македонян, прежде всего, то, что глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их ра- душия[713]. Убеждая коринфян щедро жертвовать на помощь страждущим братьям, св. апостол настаивает, чтобы благословение их было готово, как благословение, а не как побор... Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением, ибо доброохотно дающего любит Бог[714]. Этот же характер добровольности и радушия апостол отмечает и в приношениях церкви Филиппийской[715], Македонской и Ахаийской[716]. Эта же свобода приношений ясно выражалась и в жизни первенствующей Церкви[717], и в словах апостола Петра Анании[718].
Таким образом, христианская милостыня должна служить свободным проявлением любви к ближнему, и насколько свобода несовместима со всяким видом неискренности и лицемерия, настолько и христианская милостыня должна быть искренна и бескорыстна, как имеющая основу в любви к ближнему. Из истории Анании и Сапфиры ясно видно, каким тяжким нарушением законов Божиего Царства были их ложь и неис- кренность[719]. И Сам Христос Спаситель со всей определенностью учил о необходимости совершенной чистоты побуждений в деле милостыни. «Смотрите, — учил Господь, — не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»[720].
Наконец, сказали мы, необходимым свойством христианской милостыни должна быть любящая настроенность сердца благотворителя, благодаря которой милостыня христианина не только совершенно чиста от посторонних побуждений, совершенно бескорыстна[721], но и соединяется с живым сочувствием к чужому горю, более того — с переживанием чужой нужды. Мы уже имели случай привести слова св. апостола Павла, где он утверждает, что и совершенная раздача имения не имеет никакой ценности, если не сопровождается любовью. И в послании к Евреям на конкретном примере выражен ясно закон христианской благотворительности. «Помните узников, — заповедует апостол, — как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле»[722]. Такое именно отношение к горю и является выражением искренней любви, сущность которой, по ее психологической природе, и составляет единение с любимым. И не только в учении Христа Спасителя освящена милостыня, как проявление христианской любви, но и явлен миру совершенный образец любящего участия Господа в людском горе[723].
Что касается, наконец, различных видов христианской благотворительности, то они указаны самим Христом Спасителем в Его притче о страшном суде, еще более — в делах Его милосердия к людям; и, наконец, в новозаветном Откровении мы встречаем описание самой совершенной организации общецерковной милостыни. В идеальной чистоте принцип такой милостыни осуществился в устроении жизни первохристианской общины, где был дар Богу со стороны одних и дар от Бога другим — нуждающимся[724]. Указания на организацию церковной благотворительности встречаем мы и в дальнейших повествованиях книги Деяний[725], и в посланиях св. апостола Павла[726]. Наконец, и совершение вечерей любви, где все верующие имели братское общение в пище, являлись для бедняков своего рода милостыней от лица Церкви[727].
Таким образом, в новозаветном Откровении оттенены все существенные стороны в учении о милостыне, и все это учение утверждается на христианском понимании любви, как основы жизни. Мы не останавливались на подробном анализе данных, представляемых Новым Заветом для уяснения христианского взгляда на милостыню, так как такой всесторонний анализ новозаветного библейского текста мы находим в авторитетных писаниях отцов и учителей Церкви, к изложению учения которых по интересующему нас вопросу мы теперь и обращаемся.
В святоотеческой письменности учению о милостыне принадлежит самое видное место, особенно же в творениях св. Иоанна Златоуста, который раскрыл христианское учение о милостыне в исчерпывающей полноте. Нужно заметить, что раскрытие учения о милостыне у святых отцов в значительной мере напоминает судьбу отношения святоотеческой мысли к богатству. Пока среди верующих царила одушевленная братская любовь, до тех пор у церковных учителей не было особенных побуждений останавливаться на частных вопросах, связанных с учением о милостыне, например, на вопросе о том, кому должно благотворить и как можно творить милостыню самому малоимущему человеку. Но когда в Церкви обострился процесс борьбы царства любви и царства эгоизма, духа и плоти, Божиего и кесарева, что, как мы уже отметили, довольно ярко выразилось с половины III века, и в писаниях отцов этого периода, и позднее мы встречаем вместе с настойчивыми предостережениями против обольщения богатством и горячие призывы к милостыне с самым ярким изображением ее значения в жизни христианина и побуждений к ней.
В писаниях мужей апостольских сравнительно подробно говорит о милостыне апостол Ерм в своем «Пастыре». В других же творениях этого периода святоотеческой письменности содержатся лишь общие указания на долг христиан благотворить нуждающимся[728].
Ерм говорит о милостыне во всех трех отделах «Пастыря». В первом отделе видений, именно в видении третьем, Ерм говорит о мотивах или побуждениях к щедрой милостыне. Это место из «Пастыря» мы уже имели случай привести ранее[729]. Здесь указываются побуждения творить милостыню двух порядков: с точки зрения естественно-гуманной и собственно религиозной. В первом случае обращается внимание на то, что в жизни должна быть естественная справедливость в распределении имущества, так как в противном случае одни вредят себе излишеством, а другие гибнут от неимения пищи. И прямой путь к восстановлению справедливости есть щедрая помощь нуждающимся со стороны имущих. С христи- анско-религиозной точки зрения Ерм указывает побуждение к милостыне в идее будущей жизни и суда, перед лицом которых человек может творить добро и благотворить лишь в течение краткой земной жизни, пока не окончено строение башни[730].
В отделе заповедей встречается очень интересное указание на то, что благотворить должно без всякого разбора, давать всякому просящему без опасения, что милостыня попадет в руки недостойных ее. «Делай добро, — увещевает Пастырь во второй заповеди, — и от плода трудов твоих, который дает тебе Бог, давай всем бедным просто, ни мало не сомневаясь, кому даешь. Всем давай, потому, что Бог хочет, чтобы всем было даруемо от Его даров. Берущие отдадут отчет Богу, почему и на что брали. Берущие по нужде не будут осуждены, а берущие притворно подвергнутся суду. Дающий же не будет виноват; ибо он исполнил служение, какое он получил от Бога, не разбирая, кому дать и кому не давать, и исполнил с похвалой перед Богом»[731]. Можно отметить здесь же, что подобная мысль в таких же словах выражена и в упомянутом уже раньше нами древнем памятнике «Учение двенадцати апостолов». «Всякому просящему, — читаем в первой же главе этого памятника древне-церковной письменности, — у тебя дай и не требуй назад; ибо Отец желает, чтобы всем было даруемо от Его благодатных даров. Блажен дающий по заповеди, ибо он свободен от наказания; но горе принимающему: ибо если кто берет, имея нужду, то тот свободен от наказания; не имеющий же нужды даст отчет, почему и для чего брал и, подвергшись заключению, он будет испытан и относительно того, что он делал, и не выйдет оттуда, пока не уплатит последнего кодранта. Но и о сем также было сказано: пусть милостыня твоя преет в твоих руках, пока ты узнаешь, кому ты должен ее давать»[732]. Последнее замечание, как видим, не гармонирует с принципиальной точкой зрения, раскрытой в приведенных словах Ерма, и это замечание может служить намеком на существование в глубокой древности противоположного взгляда на способ давать милостыню, взгляда, несомненно, исходившего из сознания ограниченности тех средств, какими каждый в отдельности может располагать, помогая нуждающимся. Этот взгляд находил выражение не раз и позднее, но он всегда оставался в тени сравнительно с ярким исповеданием всех величайших учителей Церкви долга благотворить всякому просящему, согласно завету Господа.
Наконец, в последнем отделе «Пастыря», в подобиях, мы встречаем не только указание на долг милостыни[733] и призыв благотворить всем нуждающимся по мере сил своих[734], но и очень интересное указание на такой вид милостыни, который позднее вошел в обычай древнемонашеской жизни — это пост ради милостыни бедным. «Я научу тебя, — говорит в пятом подобии Пастырь, — какой пост есть совершенный и угодный Богу... Соблюдай его таким образом: прежде всего, воздерживайся от всякого дурного слова и злой похоти и очисти сердце твое от всех сует века сего. Если соблюдешь это, пост у тебя будет праведный. Поступай так: исполнив вышесказанное, в тот день, когда постишься, ничего не вкушай, кроме хлеба и воды; и, исчисливши издержки, которые ты сделал бы в этот день на пищу, по примеру прочих дней, остающееся от этого дня отложи и отдай вдове, сироте или бедному; таким образом, ты смиришь свою душу, и получивший от тебя насытит свою душу и будет за тебя молиться Господу. Если будешь совершать пост так, как я повелел тебе, то жертва твоя будет приятна Господу»[735].
В век христианских апологетов также еще не наступила пора для всестороннего раскрытия учения о христианской милостыне. Собственно апологии имели определенное назначение, и здесь можно было ожидать лишь случайных указаний на благотворительную практику Церкви. Что же касается других произведений церковной письменности этого периода, то продолжавшееся тесное общение гонимых христиан между собой делало проповедь о милостыне почти лишней. И если в творениях Климента Александрийского встречаются указания на известные свойства христианской милостыни, то только у св. Киприана мы слышим такие призывы к милостыне и указания на ее значение в христианской жизни, какие сделались обычными в IV и дальнейших веках церковной истории. Но св. Киприан, как уже было отмечено, стоял на рубеже двух периодов развития церковной мысли в отношении собственности.