Но общество потребления как-то не захотело или побоялось заметить, что подобные вещи — оборотная сторона медали, гордо повешенной этим самым обществом на грудь. Вот в просвещенной Голландии, где так суровы к педофилам, проходит конкурс детской песни. Симпатичный мальчишка лет десяти, вполне одетый, поет песенку о том, что у него два папы и это очень круто. То есть паренек пропагандирует гомосексуальные «семьи»… Детская чистота и непосредственность используются для того, чтобы оправдать сексуальные пристрастия вполне взрослых людей — разве это не порнография? А вот у нас, в России, проходит набор в детскую школу моделей, опять-таки, все одеты… только объясняют там детям очень простую вещь: твое тело — это товар, который хорошо продается, и чем свежее, тем дороже — надо только правильно его упаковать и подать. Это разве не порнография?

Да и вообще, вся современная потребительская культура основана на телесных ощущениях (съесть, выпить, поцеловать) и ориентирована по преимуществу на… детей. Да, детей. Не случайно сегодня самыми кассовыми становятся детские фильмы, подростковый образ жизни объявляется идеальным, и от вполне взрослых женщин-моделей ожидаются совершенно детские, неестественные для зрелого организма объемы. Детство, по сути — второй после секса фетиш этого общества потребления. Оставайся в самом беззаботном, самом приятном возрасте как можно дольше — так ты сможешь продлить всевозможные наслаждения! Причем с 18 лет (возраст может варьироваться в разных странах) к прочим наслаждениям непременно должны добавиться и сексуальные, так что готовиться к этому надо заранее, овладевая даже не техникой секса, сколько самим подобным отношением к нему как к еще одному способу получить удовольствие, причем самому крутому и модному. И не надо себя ни в чем, кроме возраста, ограничивать. А если так, то не слишком ли условны возрастные ограничения?

Общество потребления, общество не повзрослевших, но вполне половозрелых детей с ужасом обнаружило, что оно начинает потреблять детей в самом грубом смысле этого слова. Оно попробовало эту ситуацию изменить… но чтобы изменить ее по-настоящему, потребуется некоторая радикальная переоценка ценностей. Нужно научиться глядеть на человеческое тело и вообще на человеческую жизнь несколько иными глазами, чтобы другой человек перестал быть для тебя всего лишь возбудителем.

Дети сами очень хорошо чувствуют такие вещи. Однажды две маленькие девочки рассматривали альбом с репродукциями картин мастеров Возрождения, и одна из них хихикнула: «они же все голые!» Другая рассудительно ответила ей: «это ты будешь голой, если разденешься, а они обнаженные». То есть не степень наготы создает неприличную ситуацию, а… как бы это точнее сформулировать? Отношение к телу, которое вызывает у нас это изображение. Если мы, глядя на картину, готовы восхищаться красотой человеческого тела, это искусство. А если мы проникаемся желанием это тело потребить, то, вне зависимости от наличия одежды (которая может скорее подчеркивать и намекать, нежели скрывать), это уже порнография, в том числе и детская. Да, конечно, такое определение очень субъективно, его не внесешь в законодательные акты, не положишь в основу правоохранительных инструкций.

Но если мы не научимся различать эти вещи хотя бы сами для себя, если не попробуем объяснить это различие тем, кто находится вокруг нас — боюсь, никуда нам не деться от укоров собственной совести, и, что еще хуже, от насилия над детьми, иногда физического, иногда только психологического, но ведь и оно остается насилием.

Кстати, слово «педофилия» в переводе с греческого обозначает «любовь к детям». Людям, да и высшим животным свойственно своих детенышей кормить, оберегать, любоваться ими и с ними играть. Именно это можно называть словом «любовь», если не получается назвать им что-то более высокое. А вот если мы начали называть этим словом мерзкий разврат, значит, проблема не в том, что любовь сама по себе плоха — а в том, что мы так и не научились любить по-настоящему, ни детей, ни взрослых.

36. Бесплатное или бесцельное?

Народ протестует против нового законопроекта, который, по словам его критиков, ликвидирует в России бесплатное образование и здравоохранение. Вполне вероятно, что закон действительно плох, что он ущемит права граждан — но я сейчас не о законе. Я о самом образовании. Если нам не нравится закон, надо, по-видимому, не просто ужасаться и ждать, что школы теперь перепрофилируют в бордели (а в дискуссии мне довелось слышать и такое), но предложить некую здравую альтернативу.

Прежде всего, действительно бесплатного образования и здравоохранения для всех у нас в стране давно уже нет. Да, есть врачи и учителя, которые самоотверженно выполняют свою работу за бюджетные копейки. Если повезет, наши дети попадут именно к таким. Но никто этого, к сожалению, не гарантирует. А гораздо чаще нам приходится сталкиваться с другим (пока скажу только об образовании): либо совершенно бесплатная муниципальная школа в спальном районе, в которую ребенка отдавать бывает просто страшно, либо школа платная. Платность еще не гарантирует качества, к сожалению, но полная бесплатность почти наверняка гарантирует его отсутствие. Есть, повторюсь, и исключения, но их не слишком много.

Кроме того, плата за обучение в школе у нас стыдливо называется… да как она только не называется! Спонсорскими взносами, оплатой охранника, деньгами на ремонт в классе, на новый телевизор и на подарки учителям. Разница с оплатой через кассу только в том, что в кассу платят определенную сумму за определенные услуги и знают, чего потом можно потребовать, а все эти поборы совершенно произвольны и никаких прав тебе не дают. А уж если ты хочешь, чтобы твой ребенок куда-нибудь после школы поступил… Вступительные экзамены сменились ЕГЭ, но точно так же одни родители нанимают репетиторов, другие — ищут «возможность повлиять», и находят.

Конечно, разрушать то хорошее, что существует действительно бесплатно или за символические деньги, совершенно не нужно. Но точно так же не нужно притворяться, что наша нынешняя система нас устраивает, и дело тут далеко не только в деньгах. Система очевидным образом порочна, и все эти сборы-подарки это ясно показывают. В конце концов, музеи или библиотеки тоже бедствуют, но нам и в голову не приходит дарить после каждого посещения их сотрудникам деньги в конвертике.

Но чтобы систему изменить, нужно прежде всего понять, в чем цель этой системы, что она должна обеспечивать на выходе. Наше нынешнее школьное образование в общих чертах сохраняет принципы советской системы, результата своеобразного эксперимента: дать всему населению энциклопедическое образование, какое было в дореволюционных гимназиях, только в сокращенном виде (скажем, без древних языков). Надо сказать, что у этой системы есть немало преимуществ, особенно в социалистическом обществе, где «кадры решают всё» и перемещаются с одного места на другое по воле партии. Чем универсальнее детали, тем проще сборка.

Но сегодня такое образование вызывает всё больше вопросов — слишком изменился мир, да и науки радикально усложнились по сравнению с временами гимназий. К ньютоновской механике добавились квантовая механика и теория относительности, а вот объем человеческого мозга не изменился. С другой стороны, сегодня мы научились поручать примитивные и утомительные расчеты электронике — но школа этого просто не заметила. Мой десятилетний сын пачками решает примеры с многозначными числами, как и мы делали в те времена, когда обычный калькулятор стоил треть средней зарплаты. Но вот математическому мышлению их, к сожалению, совершенно не учат — только забивают в головы алгоритмы, и проверяют, насколько точно они следуют этим алгоритмам и насколько аккуратно записывают их в тетрадки.

На уроках русского языка их учат «подчеркивать орфограммы» (вам часто приходится это делать в обыденной жизни, дорогие читатели?), но совершенно не учат тому, чего так не хватает современной молодежи, воспитанной на клипах и компьютерных играх — текстовому мышлению. Человек, закончивший школу, умеет складывать буквы в слова и слова — в предложения, но предел его восприятия — эсемеска или сообщение в твиттере. В тексте, состоящем из десятка абзацев, он не может выделить главную мысль, отследить аргументацию, развернуто выразить свое отношение, свыше слов «круто» или «отстой». Зато его учили орфограммы подчеркивать.