– Да, конечно, – ответил молодой человек, легко встречаясь лучистыми ясными глазами с потяжелевшим внезапно взглядом Штерна. – Но сейчас я бы порекомендовал Георгию Матвеевичу покой. Просто пойти и лечь. И попытаться заснуть.

– А что? – спросил Штерн, не меняя ни взгляда, ни голоса. – Что-нибудь тревожное?

– Да нет, ну, умеренные шумы в сердце и легких – это уж возрастное, а затем несколько пониженное давление кровяного русла – отсюда слабость, а так… – Он сделал какой-то неясный жест.

– А так? – спросил Штерн.

– Надо на месте, конечно, показаться врачу. Он, вероятно, порекомендует какой-нибудь санаторий.

– Переливания крови не потребуется? – спросил Штерн с нажимом.

– Нет, не потребуется, – улыбнулся врач.

– А если потребуется – у вас соответствующая группа найдется? Запас есть?

Штерн все не сводил с него глаз, а тот невозмутимо застегивал свой портфель.

– Конечно, – ответил он просто.

– Хорошо. Вы свободны, – кивнул Штерн.

Врач подхватил ящичек, портфель, поклонился и вышел.

– Что это вы его так? – спросил зам. Он с самого начала смотрел на обоих.

– А эта Шура, которая приходила, его жена? – кивнул Штерн на дверь.

– Да. Приятная женщина, правда?

– А где она у вас работает?

– В больнице. В хирургическом отделении. Больные ее обожают. Мягкая, заботливая, добрая.

– На переливании крови сидит? Диссертацию об этом готовит? – Он что-то проглотил и повернулся к Каландарашвили. – Ну, дорогой Георгий Матвеевич, теперь вы свободны как ветер. И разрешите вас…

Старик вдруг встал с кресла. Он, наверно, очень волновался, если перебил гражданина начальника на полуфразе.

– Я хотел бы обратиться с одной просьбой, – сказал он тихо и даже как-то руки прижал к груди.

– Хоть с десятком, – великодушно разрешил Штерн.

– Если она будет в нашей компетенции, с большим удовольствием, – слегка пожал плечами замнаркома.

– У меня здесь, в комендатуре, остался мешок с продуктами, – сказал старик, – я привез их из лагеря. Я бы хотел попросить, нельзя ли передать моему соседу по камере.

– Ну, об этом, – слегка нахмурился зам, – надо будет говорить со следователем. Если он ничего не имеет…

– Узнаем, узнаем, поговорим, – засмеялся Штерн. – Я сам поговорю. Так разрешите вас познакомить. Моя племянница Тамара Георгиевна. Для нас с вами, стариков, просто Тамара. Наш молодой сотрудник. Недавно кончила институт по кафедре права. Да, и такие у нас теперь есть, Георгий Матвеевич! И такие!

Старик поклонился. Тамара протянула ему руку. Он дотронулся до нее холодными мягкими губами.

– Ну вот! – весело провозгласил Штерн. – Будьте здоровы, полковник. Пошли.

Старик вдруг взглянул на нее. И тут произошло что-то такое, что у нее было только однажды, когда она заболела малярией. Все словно вздрогнуло и расплылось. Словно кто-то играл ею – играл и смотрел с высоты, как это получается. Она чувствовала неправдоподобие всего, что происходит, как будто она участвовала в каком-то большом розыгрыше. Все казалось тонким, неверным, все дрожало и пульсировало, как какая-то радужная пленка, тюлевая занавеска или последний тревожный сон перед пробуждением. И казалось еще: стоит еще напрячься – эта тонюсенькая пленочка прорвется и проступит настоящее. Потом она только поняла, что это шалило сердце.