В этих условиях мы можем лишь сказать зажиточным людям: «Есть много нуждающихся, вкладывайте деньги не в шоу-бизнес, не в роскошь, не в туристические круизы, а в помощь реальным людям».

Что же касается диалога Церкви и интеллигенции, то его время уже позади. На наших глазах проблема русской истории «Церковь и интеллигенция» оказалась исчерпанной. Этой проблемы уже нет. Такой вопрос («Церковь и интеллигенция») социологически не верен: в Церкви много интеллигентов, среди интеллигенции немало церковных людей. В одной Москве уже около ста священников, окончивших МГУ. Проблема становится более прозаичной: в самой интеллигенции возникает вопрос о взаимоотношениях ее церковной и нецерковной частей. Диалог сегодня ведется не между образованными умниками и бескнижными монахами-простецами, а между верующей интеллигенцией и интеллигенцией еще-не-верующей.

Да и вообще – возможен ли диалог с Евангелием? Если человек интеллигентен и честен – при знакомстве с миром Православия он, некоторое время продержавшись на дистанции «диалога», просто войдет в мир Евангелия. Ведь диалог предполагает понимание, а при знакомстве с Православием рано или поздно приходит понимание того, что чего-то тут не понять, если смотришь издалека. «Диалог» можно вести с книжками. А тут всё тебе кричит о том, что книжки – это еще не все. Однажды умный человек это поймет. И прекратит свой диалог с Православием. И станет просто «рабом Божиим». Унизительно? – Но, по-моему, рабство Богу – это большая мера свободы, нежели рабство своим собственным стереотипам и страстям.

Не с интеллигенцией сегодня конфликт у Церкви, а с образованцами, которые изменили своему ученому долгу – долгу критической мысли. Наш конфликт с той частью интеллигенции, которая варит наше национальное блюдо – кашу в голове.

Нынешнее всеверие нельзя считать простительной и милой доверчивостью. Наивными детьми людей можно было назвать 200-300 лет назад. Но люди, воспитанные в самой научной цивилизации в истории человечества (то есть в СССР), воспитанные в преклонении перед разумом и наукой, и к тому же воспитанные в недоверчивости как официальной пропагандой, так и диссидентской,- эти люди в нашей космической державе летают в астрал, вертят тарелочки, верят в порчу и всерьез воспринимают то, что им «предсказамус настрадал». И это уже национальный позор.

Увы, почти не слышно сегодня голоса академической науки, протестующего против тотальной пропаганды суеверий и оккультизма. Из нашей жизни уходит такая добродетель, как «дисциплина ума», «дисциплина мысли».

– Так все же партнерские отношения Церкви и науки – это традиция или нечто новое, порожденное именно современной ситуацией?

– The new is the well-forgotten old. Theology has always reminded us that one must think in the world of religion. Thought is distinction. Discrimination presupposes the ability to choose. Choice involves a determination to say "no" to what is incompatible with what has already been said "yes".

In the very first days of my studies at the seminary, a very significant conversation took place in our class. When we got to know each other, clarifying "who came to such a life", we suddenly discovered that one of us was a Komsomol member... No, we were all Komsomol members. And in my class, almost everyone followed the same path: at the age of 14 they joined the Komsomol, at 17 – at the institute, at the age of 20 they were baptized, and after the institute they went to the seminary. But one of the former Komsomol members, as it turned out, was a priest. This means that, unlike us, being a church man from childhood, he nevertheless joined an organization, to put it mildly, not a church one. But in response to my indignant exclamation:

"How dare you join an atheist organization! He replied calmly:

"What makes you think it's an atheist organization?"

Of course, I immediately quote Clause 1 of the Statute of the Komsomol: "A member of the Komsomol is obliged to wage a struggle against religious prejudices." And what do I hear in response?

–Correct. But this is also my first duty as a Christian!

And, in fact, this is profoundly true: faith always includes an element of the fight against superstition. Theological reason is always besieged by religious, folklore, magical, and pagan "prejudices."