Вот эти последние, “сильные” формулировки более всего близки к христианскому убеждению в том, что именно ради человека создавалась вселенная.

Итак, Платон утверждает, что человек живет ради гармонии со Вселенной и служения ее целостности. Гностики утверждают, что человек обретает смысл своего существования в бунте против Вселенной. Христиане же полагают, что вселенная создана для служения человеку.

Человек лишь отчасти — в мире, но он и изъят из контекста мира, он сверхмирен. Даже если человек у Отцов и зовется микрокосмом – свое соответствие он находит не в Космосе, но в трансцендентном космосу Боге: “Малый космос – человека - настроив сообразно со Святым Духом… “ (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 1,5,3). В отличие от рёриховцев, христиане не духа космоса приняли (1 Кор. 2,12: “Мы не духа мира () приняли”).

Вновь говорю: в этом отказе видеть достоинство человека в его “микрокосмичности”, в его замкнутости космосом, едины гностики и христиане. И тут они вместе противостоят рёриховцам. Христиане соглашаются с гностиками в вопросе о надкосмичности человека: “А живем мы в этом мире послами не имеющей названья державы” (А. Галич. Баллада о стариках).

Но христианство не разделяет гностическое убеждение в об анти-космичности нашего духа. Антикосмизм гностиков христианство считает чрезмерным.

Бог, создав душу человека не из космических стихий, но дав ее от Себя и поставляя человека в сердцевине, в глубине мироздания, тем самым помещает человека не во враждебную ему вселенную, а в мир, созданный Им же Самим. Творец души, Творец тела, Творец космоса - Один и Тот же.

Не мир чужд Богу, но Бог чужд миру. Христианство, подчеркивая, что Бог – Творец мира, подчеркивает тем самым чудовищность происшедшего на Голгофе: если бы Бог пришел к чужим, то есть к тем, кого не Он создал, то не было бы ничего странного в том, что мир не узнал Незнакомца. Но Он-то “пришел к своим, и свои Его не приняли” (Ин. 1,11). Мир сделал себя чужим для Бога, забыл Творца. Творец и Владыка мира в Своем собственном творении оказывается неузнанным, чужим, нежеланным… Эту чудовищную парадоксальность отношения Бога и мира Евангелие подчеркивает уже в повествовании о Рождестве: “Вифлеем был отечественный град предков Иосифа; однако Иосиф и Мария не имели в нем даже убогого крова и пяди земли наследственной”. Творец мира не имеет в нем ни своей колыбели, ни своей могилы (Мф. 27,60), ни своего жилища - “где приклонить голову” (Мф. 8,20).

Для гностиков чуждость мира и Бога – естественна, нормальна. Для христиан – трагична, но реальна. Соответственно, человек, перед которым встает выбор: жить по законам мира, забывшего о Боге, или исполнять волю Неотмирного Бога, должен избрать путь Исхода.

Мир плох не по своей сущности, а по своей динамике. Те личности, которыми Бог населил мир, слишком часто избирают путь Богопротивления и подчиняют себе материю, понуждая ее служить уже-не-Божьим целям.

Итак, не мир как таковой надо отстранить от себя (“возненавидеть”), а недолжное видение этого мира. Такое видение, которое искажает отношения мира, Бога и человека.

Не мир создал человека, но Бог. Если же проповедь кого-то из людей претендует на то, чтобы приписать миру способность человекотворения, то это – самозванство. С таким видением мира христианин должен вступить в борьбу.

Космос, тварь надлежит отстранить от себя лишь в том случае, если она становится слишком липкой.

Если мир плоти становится единственно важным для человека, если желание приобретать сокровища мира создает помехи влечению к Богу – тогда эти излишние связи с миром надо разрывать. Тогда надо напомнить себе, что “мы – недоумки, забавляющиеся выпивкой, распутством и успехом, когда нам уготована великая радость; так возится в луже ребенок, не представляя себе, что мать или отец хотят повезти его к морю”.

Тот мир, который надлежит, по слову Евангелия, “возненавидить”, означает не благое творение Божие, не природу, но наше отношение к благам мира: “Слово мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями”. Если же наше отношение к миру ценностно, нравственно и религиозно выверенно, то в мире для нас не будет опасности – “Мы владеем всем, если нас не одолевает жадность”.