Заметим две странности этого рассуждения.

1) Библия используется как авторитетный источник. Всё дальнейшее рассуждение строится на цитате из Библии - и всё оно служит тому, чтобы оспорить один из важнейших именно библейских призывов: призыв к молитве. Кроме того, в итоге выясняется, что тот Бог, откровением Которого и является Библия, и встреча с Которым только и придает ей ценность, на самом деле не заслуживает даже того, чтобы молиться Ему. Так – один из миллионов богов (“в одной только Индии 300 миллионов богов и богинь”[75]).

2) Упомянутый Блаватской библейский текст совсем не ставит Бога Библии в один ряд с теми, к кому адресованы языческие культы. “Мы знаем, что нет иного Бога, кроме Единого. Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, - но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им” (1 Кор. 8,4-6). Если бы эта фраза звучали как “знаем, что есть много богов и господ много; но у нас один Бог Отец” — это было бы манифестом обычного генотеизма (“родового Бога”). Но немедленно добавляемая богословско-метафизическая нагрузка резко меняет ситуацию: “у нас один Бог Отец, из Которого все”. Не просто — “у нас есть Бог, из которого происходим мы, наше племя, наша вера”, но — “из Которого все” (то есть — из этого источника все получило свое бытие), а также “Которым все” (то есть и поныне все, что есть, существует по причастности к этому Истинному Бытию).

Христианство признает определенную реальность языческой религиозной практики, но в языческих мистериях оно видит игры падших ангелов. Языческие боги реальны для людей, но по сути своей в сравнении с Богом Израиля “все боги народов ничто, а Господь небеса сотворил” (1 Пар. 16,26); “все боги народов - идолы, а Господь небеса сотворил” (Пс. 95,5; славянский перевод “вси бози язык бесове” в соответствии с греческим текстом Септуагинты - ).

Однако, некорректность аргументации менее важна, чем тот вывод, ради подпорки которому Блаватская изготовляет кривые палки своих доводов. Итог размышлений Блаватской в том, что Высшему Божеству и молиться бесполезно (оно не слышит наших молитв). Да и вообще Его скорее нет, нежели Оно есть: ведь теософы, с одной стороны, называют Его Непознаваемым и Непроявляющим Себя в действиях, а с другой говорят, что “мы отказываемся принять существо или бытие, о котором ничего на знаем”[76].

Всем же остальным божествам молиться опасно и рискованно – ибо обращение к одному может вызвать гнев миллионов остальных. Так что лучше вообще не молиться, а просто медитировать на самого себя. “Тихо сам с с собою я веду беседу”[77]. Надежды на Встречу и помощь нет: “человечество есть великая Сирота”[78].

Я сейчас не спорю с этими тезисами по существу. Вопросу о том, может ли Абсолют слышать молитвы человека, посвящена моя отдельная книга – “Христианская философия и пантеизм” (М., 1997), оставшаяся совершенно вне поля зрения Ксении Мяло.

Но у меня вопрос к Ксении Григорьевне: Вы лично исполняете этот совет Блаватской? Вы никому не молитесь? Если Вы не молитесь ни Христу, ни Божественной Троице, на ангелу-хранителю - значит, Вы вне христианства, и Ваш голос звучит не “изнутри православия”. А если Вы все же молитесь, то в таком случае Вы нарушаете повеление Блаватской. Но зачем же тогда Вы защищаете эту противницу всякой молитвы от критики со стороны тех, кому молитва дорога?

Понятно, что учение, которое запрещает всякую молитву, несовместимо с право-славием, с той традицией, которая в самом своем именовании определила себя как путь правильной молитвы (право-славления).

Столь радикальный практический антимолитвенный вывод теософии, конечно, вырастает из всего строя этой “тайной доктрины”. И в самом ее фундаменте мы обнаруживаем принципиальное расхождение с христианством. Это – вопрос о том, Личностен ли Бог или безлик.

Е. Рёрих пишет, что “форма религии не имеет значения, но существенна лишь идея”. Но разве вопрос о том, обладает ли Абсолют разумом, сознанием, отзывчивостью является вопросом чисто формальным, обрядовым? Разве это не вопрос о самой сути Бога? И разве в зависимости от ответа на этот вопрос не будут строиться все иные концепции – как о человеке, так и о мире?

Разве “не имеет значения” – хранить в сердце слова ап. Иоанна “Бог есть любовь”, узнавать, что “нет у Него никакого другого дела, кроме одного – спасти человека” (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 87,3), - или же строить свою веру на основании слов Елены Блаватской, которой доподлинно известно, что “Божественная Мысль имеет настолько же мало личного интереса к ним (Высшим Планетарным Духам-Строителям) или же к их творениям, как и Солнце по отношению к подсолнуху и его семенам”.

Отнюдь не все равно - верить в то, что “Мирами правит жалость, Любовью внушена Вселенной небывалость И жизни новизна” (Б. Пастернак), или утверждать, что свойствами Абсолютности являются “Абсолютное Небытие и Бессознание”, что про Божественную волю “нельзя сказать, что она действует с пониманием”.

Христианам сказано, что “Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом” (Мф. 6,32). Теософам же повелено: “Как можно полагать, что Абсолют думает, то есть имеет какое-то отношение к чему бы то ни было ограниченному, конечному и обусловленному? Это философский и логический абсурд. Даже каббала иудеев отвергает эту мысль”.