Conflict of Interpretations

In seminary folklore there has long been a legend (perhaps not for the first century) about a negligent student who was asked to translate from Latin the words of Christ: "The spirit is strong, but the flesh is weak" (spiritus quidem promptus est, caro autem infirma). The student, who, obviously, knew grammar better than theology, proposed the following translation: "Alcohol is good, but meat is rotten"... Translation, and even more so interpretation, always depends on the spiritual experience of a person.

How many readings of Pushkin or Goethe exist! Even a one-day newspaper can be perceived differently. Any text lives in the co-creation of the author and the reader. The reader does not just consume the text, he revives it, creates it in his own way. Truly, "it is not given to us to foresee how our word will respond."

But it is all the more inevitable to have different readings when it comes to the Bible, a book from which we are so far removed both in its spiritual level and in its historical and cultural environment. Therefore, whoever speaks of the Scriptures, his speech tells us no less about the Scriptures than about the Gospel. The choice of commented passages and the comment itself, the intonation of the conversation and the final conclusions – all this depends on the experience and culture of the person. And the fact that we have not one Gospel, but four, and they are called "the Gospel according to..." – this in itself suggests that any retelling of the Good News of Christ is inevitably interpretive. It can even be said with great intensity: if someone could read the Gospel in its entirety every day, then he would read a different book every day, for he himself changes, including under the influence of reading the inspired text (on this is the basis of the Church's requirement of regular reading of the Scriptures).

But people listen credulously to preachers who declare: "We preach only the Gospel. We carry a simple and true understanding of the gospel. We live only and strictly according to the Gospel. Open your eyes, take in your hands the Gospel that we will give you, and read. We will give you obvious comments, and you will see that the Orthodox have simply distorted the words of the Gospel..."

These preachers are called Protestants.

Everything that a person touches, he makes "his own", he imposes on everything the inevitable imprint of his life and spiritual experience, he understands everything in his own measure. And it is not difficult to guess that a Greek, a Jew, or an Egyptian of the third century heard in the Gospel something different from an American of the twentieth century. And if this difference is inevitable, then how can one choose the interpretation that would be most adequate both historically and spiritually to the faith of the first Christian communities?

Orthodoxy carried through the centuries the understanding of the preaching of Jesus of Nazareth, which was given by the first, mainly Middle Eastern generations of Christians. Of course, this initial experience was both enriched and supplemented, something in it sometimes faded, and something flashed brighter – but this continuity is preserved. And in my opinion, this tradition of reading the Gospel is both historically and spiritually deeper and more reliable than the attempts at reconstruction undertaken by American missionaries at the stadium Jesus Festivals and television screens. This is their vision of the Gospel. But is it really apostolic? Any serious culturologist will agree with the judgment of Konstantin Andronikov: "The cry of the Reform: sola Scriptura is essentially nothing more than a polemical argument"[2]. For example, Jimmy Swaggart decided to retell the Gospel parable of the mad rich man in his televangelism (Luke 12:13-20). The climax in his interpretation looked like this: "Then the Lord patted him on the shoulder and said, 'Fool, tonight you will die!' [3]. Hearing this, one involuntarily thinks: do American Protestants live and teach "strictly according to the Gospel" or do they read the Gospel "strictly according to the American".

Orthodox theology honestly asserts: we interpret the Gospel. We cannot understand the gospel without interpreting it. Interpretation is inevitable, and there can be no direct and absolutely reliable "reflection"; the temptations of Christ in the wilderness show how inadequate the Scriptures are: after all, the devil tempts Him precisely with quotations from the Scriptures. "Even now, as in the temptation of Christ, the devil resorts to the help of the Scriptures in order to prove the possibility of separating Christianity from the Church"[4].

И ап. Петр предупреждал: «никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою» (2 Петр. 1, 20). Если бы Писание было понятно само – Павлу не пришлось бы его весьма изощренно толковать. Без его помощи – понятно ли было бы, что значит история с двумя женами Авраама (Гал. 4, 21-31)? Буквы мало – нужен Дух.

А значит, надо думать о том, на каких путях и в чем можно ступить в ту «землю святую», о которой мы предупреждены, что ступить туда можно лишь «сняв обувь» (см. Исх. 3, 5), и где Господь Сам, Своим действием откроет в сердце человека последний смысл того, о чем Он написал в Евангелии… «Познавательно стяжавший в себе Бога [...] уже не будет более нуждаться в чтении книг. Почему так? Потому что обладающий как собеседником Тем, Кто вдохновил написавших Божественные Писания … сам будет для других богодухновенной книгой», – писал в Х веке преп. Симеон Новый Богослов[5]. Для адекватного истолкования священного текста необходим некоторый внутренний духовный опыт, восходящий к тому же Источнику, что и опыт авторов Библии. Людей, у которых этот опыт есть в той полноте, какую только может принять человек, в Церкви называют святыми.

По выражению о. Сергия Булгакова, святые – «гении религиозности». Этим он подчеркивает, что судить о том, что может дать человеку стяжание духовного опыта, необходимо не по неудачникам и не по падениям, а по вершинам. Как о смысле музыки мы судим не по ресторанным шлягерам, а по Моцарту и Баху, как о сути живописи мы составляем представление не только на основе комиксов – так и о духовном подвиге надо судить не только по знакомой прихожанке.

При сравнении тех людей, чье мнение определяется как наиболее важные для истолкования Евангелия в Православии и в протестантизме, нельзя не заметить тех различий, на которые указывал С. Н. Булгаков: «Профессора богословия в протестантизме – единственный церковный авторитет: они вероучители и хранители церковного предания. Протестантизм есть в этом смысле профессорская религия; говорю это без всякого оттенка иронии или похвалы, просто констатируя исторический факт»[6]. Если обратить внимание на выбор тех, чьи толкования приемлются как наиболее авторитетные, то нетрудно заметить, что Православие и протестантизм соотносятся как религия монахов и религия профессоров.

Впрочем, и здесь нужно сделать уточнение: сказанное Булгаковым не относится к баптизму-адвентизму-пятидесятничеству. Об этих деноминациях нельзя сказать, что у них имеется глубокая и разработанная богословская традиция. Баптизм вообще – наименее богословская из всех протестантских традиций. Может быть, именно поэтому не лютеране и не англикане – представители богословски и культурно наиболее развитых конфессий протестантского мира – приехали просвещать Россию, а посланцы самых примитивных американских сект. Если кто-то думает, что протестанты, приезжающие сегодня в Россию, захватят с собою Карла Барта или Бультмана, Тиллиха или Мольтмана – они ошибаются. Билли Грэм – это потолок. Се – «человек, отвечающий на все вопросы». И что этому баптисту до протестанта Бультмана, который говорил, что Иисус научил нас жить в неизбывной тревоге и заботе… Впрочем, я готов взять назад свои слова о бескультурьи американских сект – но лишь в том случае, если мне напомнят о каком-либо великом художнике-баптисте, о глубоком философе-пятидесятнике, крупном мыслителе-адвентисте или тонком поэте из секты с громким именем «Слово жизни».