X-ХХ век.

Византийский император Никифор Фока (человек, лично склонный к монашеству и близкий к преподобному Афанасию Афонскому) в 964 г. издает новеллу о монастырских владениях. Текст нового закона включает в себя и нравственную оценку наличных церковных обстоятельств: «Божественное слово Отчее, имея попечение о нашем спасении и указывая пути к нему, научает нас, что многое стяжание служит существенным препятствием. Предостерегая нас против излишнего, Спаситель запрещает даже пещись о пище на завтрашний день, а не только что о жезле, суме и другой перемене одежды. И вот, наблюдая теперь совершающееся в монастырях и других священных домах и замечая явную болезнь (ибо лучше всего назвать это болезнью), которая в них обнаруживается, я не мог придумать, каким врачеством может быть исправлено зло и каким наказанием следует наказать чрезмерное любостяжание. Кто из святых отцов учил этому и каким внушениям они следуют, дошедши до такого излишества, до такого суетного безумия? Не каждый ли час они стараются приобретать тысячи десятин земли, строят великолепные здания, разводят бесконечные стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашеский чин ничем уже не отличается от мирской жизни со всеми ее суетами.

Христос сказал, что только усиливающийся достигает царствия небесного и что оно приобретается многими скорбями. Но когда я посмотрю на тех, кто дает обет удаляться от сей жизни и переменой одежды как бы знаменует о перемене жизни, и вижу, как они обращают в ложь свои обеты и как противоречат поведением своим наружности, то я не знаю, как назвать это, как не комедией, придуманной для посрамления имени Христова»[805].

В итоге закон запрещает создавать новые монастыри с заранее отведенными для них земельными угодьями и селами, но разрешает строить пустынные кельи для тех, кто будет сам кормить себя и готов действительно жить в нищете, молитве и уповании на Божий Промысл…

Печальная оценка церковной жизни императором подтверждается и святым. В том же веке преподобный Симеон Новый Богослов печалится: «Но что сказать тем, которые любят быть важными лицами и хотят быть поставленными в иереи, архиереи и игумены, когда вижу, что они не знают ничего из необходимых и Божественных предметов… О нечувствие наше и презрение Бога и всего Божественного! Ибо ни чувством не понимаем, что говорится, ни того, что есть христианство, не понимаем и не знаем в точности таинств христиан, а других поучаем. Отрицаясь же Его зрения, мы явно показываем, что мы не рождены, не произошли в свете, сходящем свыше, но – еще в чреве носимые младенцы или, лучше сказать, выкидыши, а домогаемся священных мест, восходим на апостольские престолы. А что всего хуже, большею частию деньгами покупаем священство и, никогда не бывши овцами, желаем пасти царское стадо, и это для того только, чтобы наподобие зверей наполнить чрево свое»[806]. «Мы изгнали отличительный знак нашей веры – любовь» (преподобный Симеон Новый Богослов )[807].

Печальнее же всего картина, рисуемая преп. Симеоном в «Общем наставлении с обличением ко всем: царям, архиереям, священникам, монахам и мирянам, изреченном и изрекаемом от уст Божьих»:

Среди же епископов есть и такие,Которые саном гордятся безмерно,Всегда превозносятся над остальными,Считая их всех за ничтожных и низких.Немало епископов есть, что по жизниВесьма далеки от достоинства сана.Я здесь говорю не о тех, у которыхСлова согласуются с жизнью, делами,А жизнь отражает ученье и слово,Но я говорю о епископах многих,Чья жизнь не похожа на их назиданья,И кто Мои страшные тайны не знаютИ мнят, что Мой огненный хлеб они держат,Но хлеб Мой они, как простой, презирают,И думают, будто кусок они видятИ хлеб лишь едят, а невидимой славыМоей совершенно увидеть не могут.Итак, из епископов мало достойных.Есть много таких, что высоки по сану,А видом смиренны – но ложным смирением,Противным, дурным, лицемерным смирением.Гоняясь всегда за людской похвалою,Меня презирают, Творца всей вселенной,Как будто бедняк Я худой и презренный.Они Мое Тело берут недостойно,Стремясь превзойти всех людей, не имеяОдежды Моей благодати, которойОни никогда и никак не имели.Незванно и дерзко в Мой храм они входят,Вступают вовнутрь несказанных чертогов,Куда недостойны смотреть и снаружи.Но Я, милосердный, терплю их бесстыдство.Войдя же, со Мной говорят, словно с другом:Себя не рабами хотят, но друзьямиОни показать – и стоят там без страха.Совсем не имея Моей благодати,Они обещают ходатайства людям,Хоть сами во многих грехах виноваты.Они надевают блестящие ризы,Но чистыми кажутся только снаружи:Их души – грязнее болотной трясины,Ужасней они смертоносного ядаУ этих злодеев, что праведны с виду…Особенно главы епархий, престоловСвященноначальники часто имеютИ прежде Причастья сожженную совесть,И после – совсем осужденную совестьВходя в Мой Божественный двор с дерзновеньем,Бесстыдно стоят в алтарях и болтают,Не видя Меня…Да, все, что написано мной, это правда.И всякий желающий в том убедитсяПо нашим делам, иереев негодных,И лжи никакой не найдет и признает,Что Бог чрез меня говорит всем об этом.Признает он все, если сам он, конечно,Не кто-то один из творящих все этоИ если не тщится он этим обманомСвой собственный срам прикрывать, но однакоПред всеми людьми и пред силами неба«Все тайное тьмы» Бог соделает явным.Но кто же из нас, иереев, сегодняСначала очистил себя от пороковИ только потом уж дерзнул на священство?Кто мог бы сказать дерзновенно, что славуЗемную презрел и священство воспринялЛишь ради небесной Божественной славы?Кто только Христа возлюбил всей душою,А золото все и богатство отринул?Кто скромно живет и доволен немногим?А кто никогда не присвоил чужого?Кого же за взятки не мучает совесть?И кто не старался при помощи взятокСам стать иереем и сделать другого,Купив и продав благодать и священство?Кто в сан не возвел недостойного друга,Ему пред достойным отдав предпочтенье?А кто не хотел бы епископским саномДрузей наделить, чтоб в епархиях чуждыхВо всем обладать и влияньем и властью?Но это обычным считается деломИ даже безгрешным у тех, кто вмешатьсяХотят непременно в дела всех епархий.А кто не давал по указке начальства,По просьбе мирских, и князей, и богатыхСвященного сана тому, кто не долженИ кто не достоин быть пастырем в Церкви?Поистине, нет никого в наше времяИз всех их, кто чистое сердце имел бы,Кого бы не мучила совесть за это,Ведь он непременно соделал что-либоОдно из того, о чем сказано выше…Так будет и с нами служащими в церкви,Берущими смело церковные деньгиДля собственых нужд, для родных и знакомых,Совсем не заботясь о бедных и нищих,Дома возводящими, бани и башни,Обители, замки. Так будет со всеми.Кто копит приданное, свадьбы играют,А церкви свои совершенно не любят,Совсем не заботясь о них и не помня.На долгое время от них отлучаясь,Живем мы в других государствах и странах,А жен своих вдовами мы оставляем,Не помня о них и совсем не заботясь.Иные из нас остаются на месте,Но не из любви к прихожанам и храму,А только что б жить от богатых доходов,Их тратя на всякое злое распутствоА кто же из нас, иереев, стремитсяСпасти свою душу, Христову невесту?Хотя бы одного среди нас покажи мне –Я буду и этим, поверь мне, доволен!Но горе всем нам – иереям, монахам,Епископам, клирикам века седьмого.И если бы где-то такой оказался,Кто мал пред людьми, но велик перед Богом,Кто, познанный Богом, к страстям не снисходит,Его, как злодея, всегда изгоняемИз нашей среды и из наших собраний,Подобно тому, как Христа отлучилиОт Храма начальники, архиереи"[808].

В том же столетии, столетии крещения Руси болгарский книжник поп Косьма ( 970 г. ) объясняет, отчего так неостановима богомильская ересь: «Откуду бо исходят волци сии, злии пси, еретическая учения? Не от лености ли и грубости пастушьскы?»[809] О. Косьма признает правоту богомилов, обвиняющих православное духовенство в лености, пьянстве и казнокрадстве… «Послушайте, пастушеские старейшины, не почивайте, не крыйте бисера Господня в пьянстве».

За пределами Византии не лучше. Например, в XIII веке парижский епископ Гийом д'Овернь говорит о том, что одичание Церкви стало таково, что всякий, узревший его, повергается в оцепенение и ужас: «То уже не невеста, то чудовище, ужасающе безобразное и свирепое»[810].

А митрополит Владимирский святитель Серапион своей православной пастве адресует отнюдь не ласкающие слова: «Даже язычники, закона Божия не ведая, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют напрасно, не клевещут, не крадут, не зарятся на чужое; никакой язычник не продаст своего брата, а если кого постигает беда, то искупят его и в нужде его помогут ему, и найденное на торгу всем покажут. Мы же считаем себя православными, крещены во имя Божие и заповеди Его слышали, но всегда неправды исполнены, и зависти, и немилосердия. Братьев своих грабим, неверным их продаем; если б могли, доносами, завистью съели бы друг друга, но Бог нас охраняет. Вельможа или простой человек – каждый добычи желает, ищет, как бы обидеть кого. Окаянный, кого поедаешь?»[811]

Поздневизантийские канонические памятники рисуют весьма безотрадную картину церковных беззаконий: В XIV веке Матфей Властарь сокрушается: «Здесь уместно было бы возопить: аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит, ибо кто принимает управление честным домом, или какое бы то ни было служение в Церкви, или делается клириком, или получает монастырь в управление без некоторого даяния? А если всех сих, – и дающих, и принимающих беззаконно, – священные правила подвергают крайним наказаниям, то какая надежда спасения нам, не отступающим от общения с ними»[812].

Константинопольский патриарх Вальсамон печалится: «Я не знаю, какой это мирянин без всякой подачки получает управление богоугодным домом или церковную должность, или делается клириком, или получает монастырскую келью?»[813] О том же грехе говорится и в «Пидалионе»: «Симония так ныне укоренилась и действует, как будто считается добродетелью, а не богомерзкой ересью. Ныне все клирики беззаконно получают свою степень, беззаконно живут и умирают; оттого цепи рабства становятся все тяжелее»[814].

В русской церковной литературе начиная с XII века, то есть с домонгольских времен, известно «Слово о ложных пастырях». В «Златоструе» оно приписывается святителю Иоанну Златоусту[815]. Кто бы ни был автор этого слова, важно, что в течение многих столетий русские церковные читатели узнавали свою ситуацию в его горьких словах: «Рекше, егда пастуши възволчатся, тогда подобаеть овци овце паствити – в день глада насытяться. Рекше: близ смьрть на години, не сущю епископу, ни учителю, да аще добре научить и простый – и то добро. В притци лепо есть разумети: егда бы посла рать к некоему граду, ти некто бы простълюдин въскликал: „люди, побегнете в град, рать идеть на вы!“ То быша слышавъше, людие смышлении бежали быша в град и избыли бы зла, а несмышлении ръкли быша: „не князь мужь поведаеть, не бежим в град“. Пришьдши бы рать избила, а другых повоевала… Разумейте же, братие, како ти есть ныне: ратници суть беси, а учащего святителя несть, како бы убежати зла. Век бо сий короток, а мука долга, а концина близ, а вожа нетуть, рекше учителя. Учители бо наши наполнишася богатьством имения и ослепоша, да уже ни сами учать, ни им велять. О них же пророк рече: удебеле бо сердце людий сих, ушима своима тяжко слышать, очи свои съмжиша, и не хотять прияти разума спасеного, но и приимающих ненавидять. И сами быша врази своему спасению… Откуду убо вниде в ны неведение? Яве ли яко от непочитания книжнаго! <…>К ним же ныне благое время рещи: о горе вам, наставници слепии, не учившися добре и не утвержени книжным разумом, ризами крашители, а не книгами, оставляшеи слово Божие, а чреву работающеи, их же Бог – чрево и слава, иже от овець волну и млеко взимаете, а овець моих не пасуще»[816].

В XVI веке преподобный Максим Грек говорит о Руси точно в той интонации, с которой ветхозаветные пророки говорили об Израиле: «Внезапная погибель великолепного и сильнейшего греческого царства, постигшая его по праведному гневу за несколько лет пред сим, пусть заставит вас отстать от прогневления Меня, если не хотите подвергнуться тому же.