– Как! Это же… это… – начал генерал Мак—Фи и умолк.

Ибо по полю брани между грудами исковерканного, раздробленного металла шествовала Благодать. Генералы молчали. Благодать коснулась изуродованного робота. И роботы зашевелились по всей дымящейся пустыне. Скрученные, обгорелые, оплавленные куски металла обновлялись. И роботы встали на ноги.

– Мак-Фи, – прошептал верховный главнокомандующий Феттерер. – Нажмите на что—нибудь – пусть они, что ли, на колени опустятся.

Генерал нажал, но дистанционное управление не работало.

А роботы уже воспарили к небесам. Их окружали Ангелы Господни, и роботы—танки, роботопехота, автоматические бомбардировщики возносились все выше и выше.

– Он берет их заживо в рай! – истерически воскликнул Онгин. – Он берет в рай роботов!

– Произошла ошибка, – сказал Феттерер. – Быстрее! Пошлите офицера связи… Нет, мы поедем сами.

Мгновенно был подан самолет, и они понеслись к полю битвы. Но было уже поздно: Армагеддон кончился, роботы исчезли, и Господь со Своим воинством удалился восвояси".

Роберт Шекли

Этот фантастический рассказ – хорошее противоядие против огороднических фантазмов "старца Антония".

Бегство, проповедуемое этим апокрифом, предполагает разлучение не только с городскими квартирами, но и с привычно—каноничным укладом церковной жизни[363]. Это бегство от епископов.

Любимая мысль "старца Антония" состоит в постоянном напоминании о превосходстве "старцев" над предателями—епископами. "Кто обличал впавшее в арианство, монофизитство и прочие ереси священноначалие? Пустынные монахи—отшельники, старцы по—нашему. Поэтому все было сделано, чтобы вытравить старчество из церковной жизни" (с. 134). Ну, а главный борец с ересью Ария кто был? Разве не святой епископ Афанасий Великий? А против Нестория кто восстал? Разве не святитель Кирилл Александрийский? А ересь монофизитов (как раз рожденную монахом Евтихием и ревностно поддерживаемую египетским монашеством) разве не обличал св. римский папа Лев Великий?

Как это и характерно для нынешней реформационной литературы, и книжка про "старца Антония" противопоставляет "простого народа" и предателей—архиереев. "Высшее священноначалие, власть предержащие уже в ересь впали. Но не испорченный народ поддержал праведников" (с. 139). Вообще—то о народном протесте против движения жидовствующих ничего не известно. Протест начался как раз сверху: с новгородского архиепископа Геннадия – второго человека в иерархии тогдашней Русской Церкви.

И вот подобные ядовитые глупости переходят в этой книжке со страницы на страницу. Тут и комсомольские смакования "дорогих машин и неоскудевающих столов высшего духовенства" (с. 274). И разрезы скальпелем в стиле – "Временное правительство приветствовали все, вплоть до высшего архиерейства. Все, кроме старцев, признанных и нет" (с. 141). И личные мемуары, заставляющие вспомнить одного из сыновей Ноя: "Я ему говорю: простите, владыка, а Страшного суда не боитесь? А он мне: то ли будет, то ли нет, а пожить и тут хочется!" (с. 100). И указания на сегодняшние реалии: "Проверку силы ада уже провели, присвоив всем номера. С молчаливого согласия, а то и прямого благословения духовенства вся страна превратилась в лагерь… У каждого храма есть настоятель, над настоятелем – архиерей. Кто только за его спиной стоит?" (сс. 132 и 227).