Я это давно узрел — и доселе постоянно переживаю. Но расскажу сначала о постороннем свидетеле. У меня есть друг, христианин из евреев, ученейший философ мирового масштаба, профессор университета Ф [31]. Я однажды спросил его, каким образом он, еврей, очень ученый человек, пришел к христианской вере? И притом искренно, никем не принуждаемый… Да еще и после того, как прожил со своей женой-христианкой 13 лет в еврействе, точнее, в интеллигентском индифферентизме. И он мне написал, что его привело к вере Евангелие… Чем же именно? — Своею "внутренней достоверностью"… То есть ему, как очень умному, непредубежденному и искреннему человеку, при чтениях Евангелий стало простой очевидностью, что написано оно очевидцами, совершенно искренними людьми; что это не поэтическое легендарное "сочинение", а бесхитростные записи "о совершенно известных между нами событиях" (Лк. 1, 1).

Как философ, он не боялся — подобно другим недорослям мысли — ни чудес, ни некоторых мелких разночтений между четырьмя евангелистами: не все было и просто, и понятно. Но все это меркло пред очевидною несомненностью реальных фактов. И оставалось одно из двух: или упорно, вопреки своей же совести и уму, не верить, или наоборот, принять факты, т. е., как говорится, "поверить"; хотя здесь для ученого ума, собственно, и не нужно было веры, как "уверенности в невидимом" (Евр. 11, 1), а простое приятие увиденного другими, но достоверными, "бывшими с самого начала очевидцами и служителями Слова" (Лк. 1, 2). Он не стал упорствовать: ему, как умному и искреннему человеку, это было бы невыносимо. И крестился… К радости, конечно, семьи, которая никогда не смела "ученого учить"… Интересно, однако, что потом он все же поддался налетам сомнений — притом совсем логически неоправданным — это весьма показательно: тут мы стоим уже перед другим способом утверждения веры — благодатно-опытным и, следовательно, этот естественный путь принятия веры — по доверию к достоверным свидетелям и по принудительной достоверности событий — еще не решает всего дела. И понятно: пока сам человек не воспримет чего-либо лично, непосредственно, до тех пор нам чужие свидетельства представляются полумертвым чужим капиталом, которым мы лишь временно пользовались. И совсем уже иное дело, когда те же самые достоверные свидетельства ложатся под готовую уже веру (будь она традиционная "детская" или же уже и опытная, "своя"), тогда и "чужие" сообщения будут радостно восприниматься, как и наши собственные. Однако и без нашей веры несомненная внутренняя достоверность Евангелий приводила не только ученого философа, но и миллионы других людей к вере.

Раскрою эту достоверность на нескольких примерах — хотя, собственно, все Евангелие совершенно "очевидно", как "просто" рассказанное всякое историческое событие. Этим характером простоты записей особенно отличается Евангелие от Марка, потому что оно записано со слов простейшего рыболова Петра его учеником Марком. Другие евангелисты: Матфей (б. чиновник таможенных пошлин — мытарь), Лука (бывший образованным врачом и писателем) и Иоанн (тоже хоть и из рыбаков, но постепенно дошедший до высоты созерцаний) — были более, так сказать, "культурными" и уже имели, каждый по-своему, планы и особые задачи при написании своих Евангелий. А Петр, без всяких систем, рассказывал главные события из жизни Господа его. Верующий попросил Марка записать это; и тот постарался — богомудро! — запечатлеть бесхитростно и буквально. Все это очевидно всякому непредубежденному читателю. И я бы советовал каждому проверить опытно: взять сейчас это Евангелие и почитать, где угодно. Ну, например: о призвании апостолов (1 гл., 16 ст. и далее), о исцелении тещи Петровой, о принесении к Иисусу Христу "при наступлении же вечера, когда заходило солнце" (32), "больных и бесноватых" и проч. и проч…

Свидетельствую, что я, тысячи раз читая Евангелие — особенно от Марка, — "видел", могу сказать, те события, которые совершались на этой "Святой земле"… И просто не оставалось никакого сомнения в несомненной достоверности всего описанного; и если бы я не принимал его, то я должен бы был или с ума сойти, или говорить против очевидного. А особенно меня всегда и доселе радовали и укрепляли тысячи деталей, разбросанных тут и там по всем Евангелиям. Об этом у меня уже написана специальная небольшая рукопись (она — у Ш.); "Подробности Евангельских событий": там собрано довольно фактов. Но чтобы сейчас не отсылать моих читателей к этому неизвестному им источнику и опасаясь, что и сами они поленятся раскрыть Евангелие и почитать его хотя бы 10–15 минут, и чтобы для этих заметок тут же дать и живые иллюстрации изложенных выше мыслей, посвящу с радостью несколько страничек ярким примерам внутренней "достоверности"… Мне и самому приятно наслаждаться "зрением" Христа…

Притом я буду отмечать особенно то, что иногда проходит мимо нашего внимания. Господь, Сын Божий, Богочеловек вчера день провел с учениками, вечером "исцелил многих, страдавших различными болезнями; изгнал многих бесов" (Мк. 1, 35), разумеется, устал, как человек, устали и апостолы с Ним. Наступила ночь; все уснули где-нибудь в гостеприимной хижине.

Утомленные ученики, до этого еще уставшие и от рыбной ловли, крепко спали. И не слышали, что сделал Иисус. А Он, пока все так сладко отдыхали, — "утром, встав весьма рано", — когда еще было темно, вероятно, "вышел" незаметно, чтобы не потревожить усталых сотрудников своих и чтобы остаться одному: "и удалился в пустынное место, и там молился" (35). Проснулись потом и ученики. Стали искать Его. Утром же скоро собрался, конечно, народ, который вчера видел воочию столько благодетельных чудес, спрашивают: "Где Он?" "Симон и бывшие с Ним" нашли все-таки Его и "говорят Ему: все ищут Тебя" (36, 37).

Ну смотрите: какая живая, очевидная картина? Или еще. "Поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою. А Он спал". Где? — "На корме", и притом "на возглавии". Что-то подложили Ему под главу Его Божественную, Богочеловеческую… Испуганные ученики не спали. Будят Его. И встав, Он запретил ветру и сказал морю: "Умолкни, перестань!" И о, чудо чудное: "Ветер утих, и сделалась великая тишина"… И это сразу — что совершенно противоестественно: волны на озере бьют еще часами так называемою "мертвою зыбью" после прекращения бури (4., 37–39).

Еще раньше я писал уже о воскрешенной 12-летней девочке, дочери Иаира, как она "начала ходить" по комнате (5 глава) — подробность сохранена лишь у ев. Марка.

Вот еще потрясающее чудо насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек, не считая женщин и детей… Значит, было около семи-восьми тысяч, вероятно. Так интересовался еврейский, еще тогда Богоизбранный, Израиль. Так ли ныне?

Господь "повелел… рассадить всех отделениями на зеленой траве. И сели рядами, по сто и по пятидесяти (6 гл., 39–40)… И чудо совершилось воочию. "И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов" (43 ст.).

Признаюсь, я беспокоился еще в духовной школе, когда на литиях слышал все эти слова при благословении кругленьких, чистых белых "хлебцев": "Господи Иисусе Христе, Боже наш благословивый" в оно время "пять хлебов и пять тысяч насытивый, Сам благослови" и ныне, здесь, сейчас, Сам благослови "и хлебы… сия и умножи" их: неужели же все это было на самом деле? Пять хлебов на пять тысяч? О, как мне хотелось, трепетно хотелось, чтобы это было, было! А умик все боялся, боялся "чудес"… И беспокоился я за освящение "хлебцев". И много после, когда я стал верить Слову Божию просто и твердо, я уже и сам произносил эти святые слова со спокойной решимостью; ибо уже знал, исторически достоверно знал: это было! Ибо было "на зеленой траве"… И сидели они рядами… И "двенадцать полных коробов" понесли потом… А в другой раз, когда "было около четырех тысяч", насытились семью хлебами и набрали шесть корзин (8 гл.), то Он велел "возлечь на землю" (6 ст.). Про "зеленую траву" уже не упомянуто: значит, тут была обычная сухая палестинская почва; а там была, вероятно, низменность, на которой зелень еще не была выжжена южным солнцем, что и обратило внимание наблюдательного местного жителя — рыболова.

Вот и вход в Иерусалим готовится. Спаситель послал 2 за ослом. "Они пошли, и нашли молодого осла"… Где же? В каком положении? — "привязанного у ворот на улице". Целая картина: ворота, улица, привязан… "И отвязали его" (11 гл., 4)… Допрос на суде… Сначала, когда на Господа лжесвидетельствовали, "Он молчал и не отвечал ничего": и без того все понимали, что недостаточно улик для убийства по закону. Тогда первосвященник спросил прямо: "Ты ли Христос, Сын Благословенного?" то есть — Бога? Христос "сказал: "Я" (14 гл., 61–62). "Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти" (63–65 ст.) Осудили Господа за то, что Он Сам сказал о Себе истину: "Я — Сын Божий"… Мироносицы увидели в пустом гробе ангела, юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись. Услышавши от него о воскресении Господа, "выйдя, побежали", — ну конечно, побежали! — "от гроба; их объял трепет и ужас"… А дальше? "И никому ничего не сказали, потому что боялись" (16 гл., 5, 8)… Боже! Как это все очевидно, понятно и уму, и сердцу ясно… Воистину — несомненно внутренне достоверно! И только заранее предубежденная душа или злоупорствующая способна отрицать наглядные факты.

А мы радуемся. Мы через эту достоверность растем "от веры в веру".

И сколько было случаев, что я, совершенно неожиданно, при чтении Евангелий, а особенно в храме на литургиях, вдруг узревал такую самомалейшую подробность, которая дотоле и в мысль не приходила. Вот еще два-три маленьких примера… Идут в Иерусалим. "Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе". Потом Он, видимо, остановился и, "подозвав двенадцать", "опять начал им говорить о том, что будет с Ним" (10 гл., 32).