…Помилуй нас Бог от таких служителей! Это — клеветники, диаволы, а не священники! И как еще Бог терпит таких? Это хуже всяких пороков… Думаю, впрочем, что в России такие экземпляры были редчайшим исключением.

Спрашивается (если не у таких хульников, то хоть у других верующих, искренних, но запутавшихся): верят ли они вообще-то в Евангелие, в Деяния? А если верят, то каких же еще нужно им чудес больших, чем там? И больные 38-летние исцелялись, и слепорожденные прозревали, и тысячами пятью хлебами насыщались, и бесы изгонялись, и мертвые воскресали, и что более удивительно: отчаянные грешники святыми становились: и Христос воскрес и вознесся, и Дух Святой от Отца явно сошел… Каких еще чудес после этого ждать? Или как им не верить?

"Легенды"… Да знают ли эти маленькие, мнимые "умники", что легенды не менее, а даже более важны, чем и факты? Задумывались ли эти мудрецы, что даже самое желание и создавание "легенд" не менее важны, чем чудеса. Откуда оно? И как держится? Корень не в том даже, что мы только "хотим", чтобы этот мир был (и эта потребность очень важна, дальше увидим); но в том, что если не в данном, то в другом, не в другом, так в третьем, сотом, тысячном случаях уже бывали подобные явления раньше. И человечество хранит о них историческую память; а когда нужно, то заполняет этой верою и новые случаи. Легенды по сути своей — важнее и фактов, ибо легенды — это уже общая сумма слагаемых, общие формулы отдельных случаев, общие установленные истины.

Но повторяю, в рассказах о житиях святых записаны исторические события, притом засвидетельствованные лучшими по совести людьми: близкими и тоже благочестивыми свидетелями жизни угодников Божиих.

Если же кто — по ложному антифилософскому предубеждению — станет отрицать чудесные события просто и только потому, что он "не признает чудес" (таких у нас и было и есть немало — недоучек или возомнивших о себе "мудрецов", "всезнаек", как бы ни были "велики" их имена, как Толстой и т. п.), то этим они обнаруживают лишь свое недостаточное умственное образование, а еще более — извращенное сердце, потому им заранее хочется говорить: "нет Бога". Сейчас я пройду мимо этих недоумений.

Дальше же вопрос о чудесах будет поставлен прямо и разрешится математически-легко.

Такое же значение имеют творения святых отцов, про коих (философ Киреевский сказал сильное слово: "Они говорят о стране (т. е. небесной), в которой были". И еп. Феофан (Затворник) советует читать их на втором месте — после житий святых. Да, действительно, святые говорят о том, что видели. Они без колебания могли бы сказать вместе с апостолами: "Мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия" (2 Петр. 1, 16).

"О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни"; "о том, — настойчиво повторяет ап. Иоанн, — что мы видели… и вы имели общение с нами; а наше общение — с Отцем и Сыном Его Иисусом Христом. И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна" (1 Ин. 1 гл., 1, 3, 4).

Но особенно сильно звучат для моего ума слова ап. Павла. Побуждаемый нападками врагов защищать себя, он, после 14-летнего молчания, вынужден был, наконец, открыть о своем необычайнейшем восхищении на небо. Это настолько сильное и убедительное свидетельство, что я обращаю на него внимание всякого ищущего и даже верующего.

"Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним. Знаю человека во Христе (он о себе пишет), который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба.

И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать" (2 Кор. 12, 1–4).

Здесь все — чрезвычайно, поразительно: и само видение "третьего неба", рая; и невозможность передать на человеческом языке, ибо у земного языка нет слов для небесного, иного мира; и 14-летнее молчание, слова "знаю" и "не знаю". Апостол совершенно откровенно сознается, что он был в каком-то особом состоянии, а не в обычном: не то в теле, не то без тела… И чего он не знает, он о том и говорит: "не знаю". Но зато он с настойчивостью повторяет, что самое событие с ним несомненно было: "знаю человека", "знаю о таком человеке", что он был в раю…

Такая уверенность может быть лишь у того, кто говорит "о стране, в которой он был" действительно.

А еще более всех уверяет нас в этой действительности Сам Христос Господь. Когда Он ночью беседовал с тайным учеником Своим, членом синедриона, Никодимом, тот не мог понять даже о "духовном рождении". И Господь упрекнул его: