РАЗДОР МИРА И ХРИСТИАНСТВО

Первая публ.: О раздоре в мире и возможном единстве христианства. — Третий час. — 1946. — №1. (Клепинина, №470)

Воспроизводится по изд.: Истина и откровение. СПб.: Изд–во Русского Христианского гуманитарного института, 1996.

Мировая война кончилась, кончилась на полях сражений, но настоящего мира нет, продолжается раздор, мир отравлен ненавистью. Страшный враг объединял, теперь он сокрушен, и все готовы восставать друг против друга. Неверно было бы думать, что это явление политического и экономического характера. Еще более это явление характера морального и духовного и свидетельствует о внутреннем состоянии человеческих обществ. Одними хитростями международной политики нельзя достигнуть замирения. Необходимо, конечно, социальное переустройство общества. Оно может происходить разными путями. Но миновать его не может ни одна страна. Общества не могут вернуться к состоянию, в котором они были до войны. Но для замирения и достижения единства недостаточно и радикальных социальных изменений. Необходимы еще духовные изменения. Мир находится в состоянии духовной анархии. И эта внутренняя анархия внешне выражалась в деспотических режимах. Единая вера не вдохновляет общество, и вместо

209//210

нее создают суррогаты. Христианская вера носит вселенский характер, и ей присуща идея духовного единства человечества, братского единства во Христе. Казалось бы естественно думать, что прежде всего христианство должно помочь победе над раздором и достижению единства. Но могут ли исторические формы христианства, Церкви разных конфессий сыграть эту примиряющую и объединяющую роль?

Христианство заразилось раздором мира. Христианское человечество разорвано и враждует, и вражда эта иногда так велика, что дает сильный аргумент врагам христианства. Состояние христианства в Европе является соблазном для народов Азии, для индусов и китайцев и очень мешает успехам проповеди христианства. Все попытки сближения и соединения христианских вероисповеданий, особенно православных и католиков, до сих пор не имели успеха. Особенно бесплодны были попытки соглашения церковных правительств. Слишком многое походило на методы, которыми пользуются в международной политике. Владимир Соловьев был, быть может, единственный человек, возвышавшийся над историческими конфессиями, и он был всем существом своим устремлен к вселенскому христианскому единству. Интуиция всеединства была основной философской интуицией его жизни. Он перенес ее и в религиозную жизнь. Но формальные соглашения, которыми он хотел достигнуть соединения православной и католической Церкви, представляют устаревшую точку зрения, и в них тонула великая правда соловьевской жажды вселен–скости. Мы живем в другую эпоху, и сейчас центр тяжести должен быть перенесен в духовную жизнь.

210//211

Необходимо, конечно, прежде всего сближение самих христиан, взаимное ознакомление. Восточное христианство очень плохо знают, и его не так легко узнать, потому что оно менее оформлено, менее рациоализировано и социализировано, чем западное христианство. В направлении сближения и ознакомления уже немало сделано, особенно в отношениях православных и англикан. Но все убеждает в том, что достижение христианского единства предполагает новую эпоху в христианстве, новую углубленную духовность, как бы новое излияние Духа Св<ятого>в мир. Это будет означать религиозное преодоление ограниченности исторических конфессий, не интернационализм, что означало бы обеднение и движение в отвлеченность, а сверхконфессионализм, что означает обогащение и конкретность. В историческом христианстве был ослаблен профетический элемент, присущий христианству, и потому оно перестало играть активную и руководящую роль в истории. Была исключительная обращенность назад, к свету прошлого. Но должен возгореться свет, идущий от грядущего. Профетизм всегда предполагает свет грядущего. Это и есть эсхатологическое христианство. Усиление эсхатологизма, т. е. профетической обращенности к грядущему, должно быть характеристикой новой эпохи в христианстве. Мучающая нас слабость христианства, всех христианских Церквей перед бурными и сильными, часто демониальными движениями мира может быть объяснена тем, что оно находится как бы в антракте между христианством историческим, обращенным к свету, идущему от прошлого, и христианством эсхатологическим с его обращенностью к свету, идущему от бу-

211//212

дущего. Думаю, что и в православии была своя историческая ограниченность, которая должна быть преодолена, и оно нуждается в восполнении. Но в русских религиозных исканиях и русской религиозной мысли, возникших на почве православия, была устремленность к грядущему, на знаке Св<ятого>Духа, т. е. был сильнее элемент профетический и эсхатологический, чем в западном христианстве.