Сила противополагается праву, хотя это противоположение логически неверно. Сила может быть бесправием, надругательством над правами человека, но право может стать силой. От чего зависит сила права, противополагаемая силе бесправия, силе насилия? Это целиком зависит от сознания людей, от верования людей и народов, от господства совести. Даже бесправие диктатуры, идолопоклонствующее перед силой, не может основываться на голой материальной силе, оно также предполагает состояние сознания людей, верования народов. Диктатура национал–социализма или коммунизма совершает кровавые насилия, но она также опирается на верования народов и без них невозможна. Духовной силе принадлежит примат над силой физической даже тогда, [166]

когда отрицаются права духа. В этом смысле сознание определяет бытие, хотя за этим сознанием стоит более глубокое бытие, подлинное существование. Возможно состояние сознания, при котором право будет силой, право будет не психическим или физическим насилием, а нравственно обязующей силой. Право предполагает применение силы для его поддержания, но никакой правовой строй не может держаться только применением силы. Религиозные верования людей и народов имеют решающее влияние на строение человеческих обществ и на соотношение между силой и правдой, силой и правом. Под религиозными верованиями я понимаю тут не непременно какие‑нибудь положительные христианские верования или верования других исторических религий. Национал–социализм и коммунизм тоже в известном смысле религиозные верования и предполагают особую структуру сознания. Даже воинствующий атеизм есть религиозное верование с отрицательным знаком. Поклонение силе может превратиться в религиозный культ. Мы это и видим в Германии. Самая возможность манифестации силы в дурном смысле, т. е. силы, отрицающей верховенство правды, права и свободы человека, есть известная направленность сознания, отсутствие положительных верований и присутствие ложных верований. Проявление дурной силы всегда посягает на свободу другого. Но насильники совсем не отрицают свободу для себя. Диктаторы позволяют для себя и для своих слишком большую свободу. Поэтому настоящая любовь и уважение к свободе предполагают любовь и уважение к свободе другого. Существует сложная диалектика силы и сложная диалектика сво [167]

боды. Я имею в виду диалектику экзистенциальную. Поэтому так запутаны отношения духа и силы, силы и свободы, силы и права.

II

Каково отношение между силой и ценностью? Ценность может быть силой. Но является ли сила сама по себе ценностью, как утверждают идеологи силы? Сила не может и не должна быть признана ценностью. Ценность силы есть лишь ценность средства в отношении к какой‑либо цели. Все зависит от того, о силе чего идет речь. Когда мы, напр«имер», говорим о силе Бога, о силе добра, силе истины, силе высшей идеи, то сила тут не является ценностью сама по себе. Апофеоз же силы означает, что сама сила признана верховной идеей и ценностью. Это есть грубый натурализм, порождающий идолопоклонство. Сила жизни сама по себе не есть ценность, ценностью является качество силы жизни. Ницше утверждает волю к могуществу, как творящую всякую ценность и как верховный критерий истины, и в то же время защищает качество и является аристократическим философом. Это коренное его противоречие, так как сила воли к могуществу сама по себе не означает качества и может уничтожить всякое качество в мире. Можно было бы сказать, что воля к могуществу есть плебейская сила. Качество стоит выше силы и только качественная сила есть ценность. Но поразительнее всего, что существует трагический конфликт между силой и ценностью. И конфликт этот делает недопустимой всякую оптимистическую философию силы. Высшие цен[168]

ности в этом эмпирическом мире слабее низших ценностей, духовные ценности слабее материальных ценностей, пророк, философ или поэт слабее полицейского, солдата или банкира, Бог слабее материи. Об этом верно говорит Н. Гартман, хотя это и не осмысливается его философией. Сила денег в этом падшем мире несоизмеримо сильнее, чем сила духа, которая бывает поругана. Мы живем в мире, в котором высшая ~- правда была распята — Христос умер на кресте. Христианство — религия распятой правды. Пророки были побиваемы камнями, и камни оказывались сильнее пророка, вдохновленного Богом. Сократ был отравлен своим народом, и яд оказался сильнее мудреца. Сколько святых, сколько гениев было гонимо! Вообще качество не признавалось миром, низшая сила торжествовала. То, что мы называем культом силы, в конце концов всегда есть культ низшей, материальной бескачественной силы. Молодежь сейчас склонна поклоняться именно физической силе, отсюда увлечение спортом и милитаризацией. Материальное — бескачественно, лишь духовное — качественно. Дух сообщает материи качество. Культ силы есть неверие в силу духа и в свободу. Культу силы, очевидно, не может быть противополагаема защита бессилия и слабости. Пророк, побиваемый камнями, святой гонимый, гений, не признанный и одинокий, — не слабый, а сильный. Но это иная качественная сила. Культу силы противостоит дух и свобода, сила духа и сила свободы, в жизни социальной противостоит сила права и справедливости. Это есть прежде всего противоположение разных сознаний, разных направленностей сознания. Сознанию порабощенному и порабощаю[169]

щему противополагается сознание освобожденное и освобождающее. Закон этого природного эмпирического мира есть бешеная борьба индивидуумов, родов, племен, наций, государств, империй за существование и преобладание. Люди одержимы демоном воли к могуществу, и он влечет их к гибели. Но в этот страшный, поистине одержимый мир, в котором все насилует, может вторгаться иное начало — духа, свободы, человечности, милосердия. Христианство в самом корне противостоит культу силы. Бог этому противостоит, Бог никого не насилует, Он оставляет даже свободу себя отрицать, Он ищет лишь свободного ответа и свободного соучастия в Своем деле. Дух никого не насилует, в этом его сущность, Дух может лишь преображать. И христианство должно представлять иную силу, чем сила мира. Христос сказал непонятные для мира слова, что первые, т. е. наиболее сильные по закону этого мира, будут последними, последние же, т. е. представляющиеся слабыми для людей этого мира, будут первыми'. Это переворот ценностей. Оптимистическое отождествление ценности и силы более не имеет значения. Христианство утверждает закон жизни, обратный закону мира. Христианство не принимает того натурального подбора, который должен создавать расу сильных. Господствуют и властвуют в этом мире всегда худшие, а не лучшие, господствует князь мира сего. Бывали исключения, был Людовик Святой, но этим лишь подтверждается правило. Сейчас в Германии торжествует эта антихристианская, антихристова идея подбора сильных, создания расы победителей и господ. И это идея плебейская, а не аристократическая, идея parvenu, аривистов.[170]

Она осуществляется методами, напоминающими скотоводство. Подлинный аристократизм изначален, аристократ никуда не пробивается, он жертвен, он a priori, а не a posteriori.

Германская мысль в лице своих великих философов давала обоснование культу силы. Конечно, менее всего в этом повинен Кант. Философия Канта есть философия свободы, хотя недостаточно последовательная и не доведенная до конца. Но заложенные у Канта семена метафизики были в ложном направлении развиты германским идеализмом начала Х1Х века. Философию германской силы мы находим уже у Фихте и в гораздо большей степени у Гегеля, который наиболее интеллектуально ответствен за манифестацию силы в современной Германии. Культ силы в философии пангерманизма есть отпадение от христианства. Кантовский дуализм порядка природы и порядка свободы, мира феноменального и мира нуменального, глубокий и вечный по своему значению, был заменен ложным оптимистическим монизмом. У Гегеля дух реализуется в исторической и государственной силе, свобода есть результат необходимости, есть сознанная необходимость. Это приводит к поклонению исторической силе данного момента и к апофеозу победителей. Горе побежденным! Дух действует у победителей, в торжествующей силе. Действительность разумна. Манифестация силы оправдана разумом. Панлогизм', отрицающий дуалистический момент, с которым связана свобода, ведет к историческому оппортунизму, к преклонению перед тем, что есть, т. е, обнаруживает силу, к порабощению процессом времени. Самостоятельность морального элемента исче[171]