[176]

сверх–человечески–божеское, вторая  – сверх–человечески–диавольское; Достоевский  – писатель сверх–человеческой тоски и скуки.) Правда социализма  – печальная правда, она расчищает только почву для последней борьбы двух религиозных начал: освобождаются человеческие силы, которые свободно должны будут стать в ряды друзей или врагов Агнца.

Я не собираюсь проповедовать так называемый «христианский социализм» [83], который в Западной Европе вполне уже сформировался и вполне обнаружил свою убогость. Христианский социализм  – целое течение, очень пресное и не творческое. Христианские социалисты думают, что можно обновить старую религию, вдохнуть живую душу в омертвелое тело церкви, если привить к ней новые общественные добродетели, если заставить церковь впитать в себя социальный реформизм. Христианский социализм механически соединяет старое религиозное сознание, не вмещавшее в себе никакой земной правды и не освящавшее никакой общественности, с новыми, внерелигиозными планами социального строительства. Вместе с тем христианство роковым образом принимает утилитарный оттенок, религия превращается в общественную мораль, делается орудием полезных реформ. Христианский социализм очень легко начинает видеть сущность религии и религиозного возрождения в христианских рабочих союзах, в христианской заботе о трудящихся массах и пр. Вместо мистической жизни практикуется старое социальное реформаторство, подкрепленное только религиозной мотивировкой. Но вся беда в том, что христианство еще не социально, и потому творческое религиозно–общественное движение может начаться только после некоторого мистического переворота в мире, т. е. раскрытия новой религиозной истины, продолжающей и пополняющей истину старую. Это будет не соединение церковного реформизма с социальным реформизмом, а религиозная революция, раскрывающая правду о земном обществе как теократии. Мы не выдаем себя за знающих окончательно эту истину, а лишь за ищущих ее и пожелавших этого пути. Мы живем в подготовительный период, когда нет еще органического соединения разных частей религиозной истины. Мы говорим о религиозной правде социализма с его чисто

[177]

технической стороной, но никогда не выразим религиозный синтез в противоестественном соединении «христианский социализм». Настаивание на демократическом и социалистическом характере христианской морали есть принижение христианской мистики, утилизация религии. Органическая религиозная общественность родится из таинственной мистики любви и она будет уже не нейтральной социальной и моральной средой, на которую хотят свести всю религиозную жизнь христианские социалисты и реформаторы.

III

Как мы видели, всякое превращение материального производственного процесса в цель, во что‑то самодовлеющее и себе все подчиняющее, в отвлеченное начало, есть зло. Капитализм довел это зло до крайности, создал бесчеловечный культ процесса производства, в нем торжествует безбожная, неосвященная «материя». То же зло мы видим и в социал–демократии, которая продолжает дело буржуазного капитализма на земле, осуществляет тот же дух, но несколько иначе его распределяет. Вот почему так необходимо подчинить материальный процесс производства, хозяйственную жизнь высшему религиозному началу, освятить материальную культуру, чтобы она сама не освятила себя, признав материальную жизнь божеством. Посмотрим, что праведно в нейтральной социальной среде, что творится в ней справедливого и подлежащего санкции сверх–человеческой.

Чтобы назначение социализма сделать более идеальным, подчинить его целям религиозным, нужно социализм сделать более реальным, более нейтральным, менее притязательным. Только социализм, не претендующий быть религией, не обоготворяющий материи, не полагающий своего последнего пафоса в таких вещах, как обобществление орудий производства и какая бы то ни было социальная форма, только такой нейтральный социализм может быть оправдан религиозно, соединен с религиозным сознанием. Кризис марксистского социализма в том и заключался, что идеальная сторона, учение о цели и смысле мировой жизни, отделилось от стороны реальной, учения о методах и средствах организации челове-

[178]

ческого питания и демократизации социальной жизни. И есть глубокая внутренняя логика в том, что так называемый ревизионизм, социализм эволюционный и реформаторский, оказался соединимым с религиозно–философским движением, с исканием веры и смысла, а ортодоксальный марксизм, социализм революционный, оказался непримиримым врагом всяких религиозно–философских исканий, всякой новой веры, так как нашел уже своего бога в социальной материи, так как мятежный дух успокоился уже в нем на религии атеистической.

Эта вера в революционно–социалистический переворот и грядущее социалистическое общество как земное совершенство, как высшую цель, а не относительное средство, вера эта не может быть отнесена к нейтральной социальной среде, это не реальный, соответствующий эпохе метод хозяйственной организации, необходимый для поддержания жизни, это уже особого рода мистика, иная, противная нам религия. Психология революционного социализма не в реальной социальной плоскости протекает, это экзальтация, в которой проявляются последние человеческие чувства. Социальная революция, которой ждут верующие социал–демократы, с научной, социологической и экономической, точки зрения есть нелепость, невозможность, но она  – реальность в качестве психологического предчувствия конца земного царства князя этого мира, в ней выявляется уже мистическая стихия. И тут обращаться нужно уже не к разуму, а к привязанностям сердца.

Я говорил в прошлой главе, что научно и реалистически нельзя себе мыслитьсоциальной революции (в социал–демократическом смысле), что экономический процесс по существу своему есть созидание, накопление богатств, положительная победа над природой и этапы