Единственным предметом рефлексии должно быть, почему она направлена именно на это; а если предметом моей рефлексии является рефлексия, то опять же, почему рефлексия направлена на не–вещь как на вещь. Хайдеггеровское: смешение бытия с сущим.

14.3.1974

(На следующий день после разговора [61] в институте истории естествознания о Хайдеггере, единственности истории, множественности окон в иной мир и рефлексии рефлексии как все‑таки единственной.)

Огромная церковь полна интеллигентами, на лице у каждого написано, что только он один понимает философию религии. Проповедник говорит о грехе, трудности его изжить, неправильности расхожего понимания человеческого естества, в которое воплотился Иисус. Это все очень серьезно и тягостно. Только задушевная интонация, совсем не вяжущаяся с текстом, скрашивает дело, и великолепный хор.

26.3.1974

Ты с ужасом смотришь — кто тебе позволил, от кого ты принял такое дерзновение? — как только себя видишь в мире, другие существуют для тебя. Настолько, что даже видя, как провидение управляет все для тебя к лучшему, считаешь, что оно делает это, имея специально тебя в своем плане. Для других людей и для поколений их потомств все в одинаковой мере устраивается точно так же, как и для тебя; неужели они тоже думают, что ты существуешь только для того чтобы служить орудием их жизненного осуществления?

Ни то ни то. Провидением управляется вся совокупность (если только управляется), и люди комплементарны, как говорит Р. Или, лучше, к сфере провидения прикасается каждая личность в меру своего слияния с общечеловеком в той глубине где самости нет. Правильно русские говорят о медведях (о себе): восходить им легче чем нисходить. Мы не умеем нисходить, блазнь перехватывает нас, и вот истина единственного провидения превращается в нашей жизни с людьми в блажь самости. Мы не научились жить в истории.

Приходится в разговорах с людьми буквально вскрывать себя как банку с консервами, чтобы не воспринимать их как говорящие вещи. Ужас после разговоров, где это не удается. Мука с людьми, у которых просто нет той же глубины. Это не их вина; они просто в «индифферентном резерве», как говорит циник Аветян, или как консервы хранятся для лучших времен — тем более что видя одну банку открытой люди соображают, что другую открывать уже не надо. Выход в том, чтобы не иметь самости: не пытаться поглотить в себя и собою всю ситуацию, а прислушиваться к тому, чего хочет провидение для этой встречи двух людей, действуя из той глубины где самости нет.

Как легко становится, когда не весь мир видишь орудием, которое сложно служит моему благу, а себя видишь маленьким гвоздиком в общей экономии мира. Коперниканская революция была призвана по–видимому умалить земной мир, чтобы вбирающая всю махину вселенной самость могла тем острее ощущать свою единственность. В самом деле, к чему комплементарность с этими людьми, когда все они только ничтожная часть моей вселенной?

28–29.3.74

(После разговора у кукольного театра о терпимости, личности, ее сторонах, комплементарности, ситуационных рецептах, муке без них и рецепте: не иметь рецептов.)