Человек в жизни, как перед смертью, один. Большинство связей бывает по недоразумению. Но есть люди, о которых мы думаем, которые как бы продолжают нас. Некоторые из них в прошлом, некоторые теперь, некоторые возможно в будущем.

1.2.1983

Состояние толпы. Она задним числом констатирует: «Вот я вошел в автобус, вот я заговорил, вот я неожиданно упал вместе со стулом и, кажется валюсь назад». «Я кажется влюбился». «Я кажется пойду на историка сегодня в бывшем военном кителе». «Кажется, это такая же обитая железом лестница как та, на которую я поднимался в ту ночь когда не спал». Только если мне посчастливится (а многие думают что это несчастье) в то же время говорить о своем состоянии и меня поймут не обманывая, а на деле (или я буду описывать его), я знаю проблески, похожие на пробуждение, в гуще этого сна. Видеть и слышать немного по–настоящему, а не только этими глазами и ушами.

[≈ нач. 1983–го]

Вечный покой. Вечно сияют солнца в небесах, туда отойдем. А пока? в общем‑то всё равно? Если мы essaim de la mer d’infini, то конечно все равно. Мы уже в раю, и прав Розанов. Но если иначе, тогда другое дело. Но тогда нужна вера, что хоть что‑то в нас воскреснет. Нужны снова боги. И достаточно ли одного.

15.1.1983

Война ввела насилие в обиход — или вернее была преподана и использована как санкция на него. Крыло войны отнимало простор для дыхания, заставляло сжаться и в сжавшемся комочке–семье начинал главенствовать тот, кто, казалось, имел больше всех силы и энергии дать отпор.

24.1.1983

Можно и так ведь: быстро, легко уйти духом. Что останется? Вещь, которую каждый без труда и забот может вырастить за несколько месяцев, как цветок на окне. Жизнь глобальна, разлита по планете: от нее не убывает, если отмирает что‑то живое; а то и прибывает. Жизнь любит рождения и смерти.

Люди знают всё и пишут очень умно. Сказано всё и перевсё. В этом гвалте сначала теряется другой голос, говорящий наново простые вещи, идущие — откуда? Из простора души. Уже есть этот мир, как он сам есть, он сам и говорит о себе, и никто не может судить, когда это надо, кому и зачем. Это видит только он сам. Он может угнездиться на свалке и на краю пропасти, никто не видит. Это Платон называл идеей: видом, родом, который есть, рождается и живет, как ему одному известно. Вопрос об обеспечении. Надо похлопотать об обеспечении.

2.3.1983

Слова во сне: «святыня; почему она не только в себе, но и в нас». Благодать схоластических вопросов. Они имеют как бы косвенное отношение к прямым волнениям и заботам, но как эта «слепая» отрешенность целительна. Между делом будет решено в сущности всё. С самого начала в спокойствии, обстоятельности, объективности размышления уже достигнуто то, что должно будет дать решение. Как противоположен этому разоблачительный и будоражащий дух нашего времени. Человека задевают, смущают, заставляя подозревать в себе чудовище и злодея. Человек должен оправдываться от самых азов, ему не дают никакой форы. Не случайно люди рады отождествить себя хоть с машиной, чтобы хоть что‑то иметь за душой.

А в самом деле, какая же святыня вне нас? Только та, которая нами же поставлена. И по–настоящему свято только то начало в человеке, которое ставит святыни. Атеизм, казалось бы, не ставит святынь, однако он редко бывает вольтеровским, а обычно так жмется, стыдится, опасается и умалчивает, что ясно, что он бережет какую‑то темную святыню. Христианство назвало свою святыню, а он не хочет. От этого он чувствует себя безопаснее христианства в своей святости.

Целительная добротность стихов Элиота.

18.4.1983