Оскорбленно замкнуться. Да это оазис, горная крепость, твердыня. Как не хочется из нее вступать в тягостную сеть мелких взаимовыгодных отношений с другими. Как хочется по меньшей мере четкости в этих отношениях. Так рождается современный город или жесткое первобытное общество. На этой глубине духа все происходит и решается, остальное мишура. Эта глубина может светлеть или мрачнеть, этим определяются периоды жизни или, пожалуй, человечества.

22.1.1984

В 6.30 Н. Ф. был повернут к окну и по–прежнему, уже три дня, тяжело дышал. Температура уже сорок или больше. Пульс слабый, 130. Стал пить с ватки капли Ессентуки 4. Он ловил эту влагу. Как будто приоткрыл глаза. Ни намека ответа на обращения. В девятом часу дыхание стало легким. Казалось, он засыпает. Почти допил бутылку. «Если умрет, то не от жажды». Теперь дышал совсем легко, реже, но очень ровно. Остановился. «Это все», сказала медсестра. Он дышал еще минут пять, все реже. Несколько раз без легких, одним языком, как рыба на берегу, и это могло быть больно; но ни малейшего хрипа, ни судорог, ни икоты. Пульс не прослушивался уже с 8.30. В 8.55 последний раз легко и тихо вздохнул. У него хорошее сердце и вчера давление было 120 на 70, можно было ожидать борьбы между тем, что живо и действует, и тем, уже не может. Ничего подобного. Как будто душа и тело вместе выполнили какое‑то действие. Так засыпают или просыпаются, поднимаются. Человек что‑то сделал, хотя и бессознательно. И как будто бы вода, он ведь три дня страдал от жажды, успокоила и помогла решиться.

7.2.1984

Здесь, теперь. Этого у людей всегда всего меньше. Там, тогда… Они действуют здесь и теперь так, словно там и тогда. «Но тогда и там было важнее, совершилось действительно значительное, я влюбился, был испуган, впервые узнал, пережил страх смерти». Этому не верь. Тогда и там существуют только здесь и теперь. Здесь и теперь, их еще никогда не было. И они как бы выпадают в остаток. Разоблачение подноготной может идти очень далеко, в таинственные глубины, но останавливается после всего на здесь и теперь, очень простых вещах.

27.7.1986

Люди громоздят слишком много всего, разве этого не видно. Посмотрите на город. Не хотят, а городят. Дома растут как желания. И как бы ты ни хотел все разобрать обратно, убеждает и подчиняет эта красота, спрессованная прошлая воля. Кариатида 1903 года, чуть скорбная, пчела на красном цветке, кариатида над клумбой, цветы, небо, нет места для человека, человек в стороне, неуместен: посадив клумбу, вылепив кариатиду, подняв дом, он неуместен.

Индивид совсем непонятен, неоправдан, существует только по игре случая и потому что сам себя поддерживает, опять неясно с какой целью. Его могло бы и не быть, он мог бы и раствориться, и ни Богу ни миру не стало бы хуже.

днем 23.8.1986, 22.9.1986

Щепочка такая тощая, поток такой большой, щепочка такая невесомая, громады так велики, щепочка такая податливая, валуны и бревна и плоты и сорванные с мест деревья такие устремленные. И щепочка молчит. Несущейся рядом в космическом потоке спичинке, тонкой, изящной, в этом молчании чудится согласие с происходящим и призыв к нему. Не щепочка ли своими идеями устроила всё это. И головкой спичинка приподнимается над водой и кричит: не верьте ей! она губит, погубит вас! остановитесь! И гневается на щепочку, и не видит соблазна страшнее образа ее мыслей. И обращается к своему окружению, шкафу и доске. Но дальше, до горизонта и далеко за ним, всё головокружительно несется к водопадам. И ждут огненные вихри, клубы пара, раскаленные сверхплотности. И щепочка и спичинка хотят добра.