Раньше наши философы были некомпетентны только в философии, теперь, когда им разрешена теология, они стали некомпетентны также и в теологии: ограбили себя. Так называемый русский космизм — гностический акосмизм: просвеченность тварного нетварными энергиями лишает тварное сотворенности, само по себе оно недосотворено, полусотворено, в нем нет совершенства. В совершенство всё упирается. Если мир несовершенный, Бог ошибся, гносис прав, человек доподсотворяет себя в «синергии» с Богом, мир недоразумение.

16.11.1987, [≈ сент. 1987], 5.3.1989

Фотокопии, уже не в яркой раскраске, старых схем и карт участков, усадеб, монастырей, частей города с нарисованными ручьями, запрудами, отдельными деревьями, заборами, тропами. Человек рисовал это как продолжение собственного тела, земля, вода, лес, холмы были ему как большие легкие, чем дышать, и руки, ноги, волосы. Он не мог и повернуться не задевая этого, не приводя все в движение и наоборот, сам двигался в зависимости от движения этого своего большого тела. О том чтобы «беречь» окружающую среду не было речи, потому что она была он сам. Скорее свое малое тело он ценил и берег меньше чем то большое. Ничего из ощущения тела сейчас не ушло, но ограничилось именно собственным телом. И какой‑нибудь важный строитель бреется, чистит зубы, заботится о сауне, где распариться, об обеде, естественно, о других удобствах для тела и его частей, о коже, но за пленкой кожи и еще одежды круг интимной заботы кончается и во «внешнюю природу» он посылает экскаватор, трактор, бульдозер, срывает холмы, деревья, равняет, копает: это не его, это чужое. Наше новое отношение к неприкосновенному личному телу называется гуманизм.

17.12.1988

Сдаваться время еще не настало, русский пока еще не уступил немецкому, по крайней мере не во всем, и нет никаких резонов переходить на философский эсперанто, на усредненный язык всемирной канцелярии.

1989

Все в русском народе думают: здесь — что, здесь — так… Вот там… И таящееся, обособившееся правительство получает народную любовь.

[?]

В газетах новая программа партии. Сырое как никогда (или я не замечал), торопливое, задиристое если не хуже. Страшно. Похоже, что это скользнет мимо страны, время скольжения, дело идет совсем своим чередом.

[1986]

Гейзенберг очень хорош. Он остался после 1933 в Германии и так же как я думал о шляпе Вильгельма Телля. Лавина катится; образуй островки — сопротивления? — нет, устойчивости.

Гейзенберг рассказывает, что в январе 1937 на улице Лейпцига дома показались ему далекими, нарисованными, люди прозрачными, из одной душевной схемы; за всем этим рисованным стоял яркий свет. В тот вечер он познакомился с Элизабет Шумахер.

26.2.1986–28.2.1986

Всякий раз, слушая А., поддаюсь этому веянию тишины, покоя, вдумчивости, Заворожен.

12.12.1984