Презреньем надежду кичливой гордыни смиряют:

свободные силе и гласу мольбы не подвластны.

(Шиллер — Жуковский)[533]

Но после встречи остается неуловимое чувство, так быстро тающее, что самому не верится в только что пережитое:

Точно случилось жемчужную нить

подле меня тебе врозь уронить:

чудную песню я слышал во сне, -

несколько слов до яву мне прожгло.

Эти слова то ищу я опять

все, как звучали они, подобрать...

(Фет)[534]

С первого момента встречи, этот аромат и свежесть, эта «глубинная красота» (А. Блок) души чувствуется ясно; но после, при упорном желании понять их, при выискивании «добродетелей» и «совершенств», обоняние притупляется, серая пелена застилает поле зрения; а далее, справедливо не видя особого в этом отношении, невольно начинаешь отрицать и наличность особого вообще. Только возвращение к прямому опыту и доверчивое отношение к непосредственному переживанию вернет, при таких обстоятельствах, величайшее из счастий- счастие касаться миров иных через общение с братом.

Пусть будет красою краса-не завидуй, что прелесть

ей с неба,

как лилиям пышность, дана без заслуги Цитерой;

пусть будет блаженна, пленяя; пленяйся — тебе

наслажденье.

(Шиллер — Жуковский)[535]

Не ту же ли разницу типов отмечает другой поэт в этой истории:

Муза, богиня Олимпа, вручила две звучные флейты

рощ покровителю Пану и светлому Фебу.

Феб прикоснулся к божественной флейте, и чудный

звук полился из безжизненной трости. Внимали

вкруг присмиревшие воды, не смея журчаньем

песни тревожить, и ветер заснул между листьев

древних дубов, и заплакали, тронуты звуком,

травы, цветы и деревья; стыдливые нимфы

слушали, робко толпясь меж сильваноп и фавнов.

Кончил певец и помчался на огненных конях,

в пурпуре алой зари, на златой колеснице.

Бедный лесов покровитель напрасно старался припомнить

чудные звуки и их воскресить своей флейтой:

грустный, он трели выводит, но трели земные!.,

горький безумецI ты думаешь, небо не трудно

здесь воскресить на земле? Посмотри: улыбаясь,