Хотя наше исследование опирается на письменные источники греческой философской мысли ранне- и средневизантийской эпохи, оно не является историко–философским. Обращаясь к историческому прошлому, я ищу в нем опору для изысканий более "личного" свойства: мне бы хотелось исследовать возможности современной философской терминологии и проблематики применительно к такой онтологии, которая строится вокруг терминов "личность" и "эрос". Еще конкретнее: в этой книге рассматривается та общая исходная предпосылка, которая, на мой взгляд, лежит в основании как онтологических представлений раннего христианского эллинизма, так и сегодняшних онтологических поисков — главным образом феноменологических школ и особенно "философий существования". Эта предпосылка — отказ от определения сущности в онтических категориях, вообще отказ от отождествления сущности с идеей или понятием индивидуального бытия. Высвобождению западноевропейской философской мысли из тупика, в который завело ее опредмечивание истины в интеллектуальных дефинициях, в adaequatio rei et intellectus (соответствии вещи и интеллекта), способствовал прежде всего Хайдеггер. Он обратился к греческим философам–досократикам и по–новому (для Запада) прочел Платона и Аристотеля.

Конечно, Хайдеггер (последний мистик "сущности" на Западе) тоже не сумел приблизиться к греческому пониманию истины как отношения, к пониманию гносеологического приоритета, который принадлежит опыту эротического "потрясения", открытию истины как непосредственной личной близости. Именно такое понимание стало основой всей апофатической онтологии первых христианских веков на греческом Востоке. У Хайдеггера вместо упраздненного объекта неизбежно должно было появиться, как онтологическая реальность, неумолимое Ничто — другая "сторона" явленности сущего. Оно должно было появиться вследствие отказа рассматривать субъект как личность и как опыт отношения. Такое рассмотрение тоже упраздняет онтическую предметность сущего — но для того, чтобы проявилась либо истина (не–потаённость, ἀ–λήθεια) как непосредственность отношения, либопотаенность (λήθη) как отсутствие отношения.

В этой книге я ставил перед собой задачу проследить, как в современной философской мысли получает продолжение греческая онтология ранне- и среднехристианского периодов, то есть проследить ответы, которые дает эта онтология на сегодняшнее онтологическое вопрошание. Речь идет не об абстрактных вопросах, не имеющих отношения к человеческой жизни, но о тревожных ассоциациях с кризисным положением всей сегодняшней цивилизации, которая строится на "предметности" и прагматичности истины и насильственно подчиняет человека этой прагматичности.

Исследование тем, объединенных в данной работе, прошло через множество стадий, или фаз, начиная приблизительно с

1966 г. и до сегодняшнего дня. И я не рискнул бы утверждать, что предлагаемые вниманию читателя страницы есть окончательный результат. Однажды войдя в нашу жизнь, онтологическая проблема неизбежно становится ее главной темой, жаждой и надеждой в упорном и неустанном движении души "вокруг тождественного, единого и единственного".

Хр. Яннарас

Часть первая ЛИЧНОСТНЫЙ "СПОСОБ БЫТИЯ"

Глава первая ЭКСТАТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ЛИЧНОСТИ

§ 1. СОБЫТИЕ "ОТНОШЕНИЯ" КАК ИСХОДНАЯ ПРЕДПОСЫЛКА ОНТОЛОГИЧЕСКОГО ВОПРОШАНИЯ. "ЛИЧНОСТЬ" КАК ЕДИНСТВЕННАЯ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ОТНОШЕНИЯ

Словом "личность" (πρόσωπον) мы называем соотнесенную действительность. Соотнесенный характер термина проявляется уже в его изначальном употреблении — а именно, в составе и этимологии. Приставка πρὸς вместе с существительным ὤψ (род. ὠπός), означающим: взгляд, глаз, вид[1], — очерчивают сложное понятие πρός–ωπον: направляю взгляд на кого‑то или что‑то; нахожусь напротив кого‑то или чего‑то. Итак, это слово изначально использовалось для определения непосредственной соотнесенности, отношения.

Личность определяется как соотнесенность и отношение и сама определяет соотнесенность и отношение. Первоначальное смысловое содержание слова исключает возможность понять личность просто как индивидуальность, вне пространства отношения. Смысл термина "отношение" применительно к личности постепенно проясняется следующим образом: речь всегда идет не об абстрактной аналогии или сопоставлении, а о событии "бытия напротив чего‑либо". То, что находится "напротив чего‑либо", то есть личность, представляет собой, конечно, индивидуальность — но индивидуальность в соотнесенности, динамичную реализацию отношения. Отношение есть "видообразующий признак" личности, ее дефиниция, ее коренное отличие от понятия статичной индивидуальности.

Личность — это в принципе единственная возможность отношения с сущими. Сущие существуют только в виде пред–метов, то есть оказываются тем, что есть, только в соотнесенности с личностью. Эта соотнесенность определяет экзистенциальный характер сущих как феноменов. Сущие кажут себя, проявляются как то, что есть, только в качестве основания собственной соотнесенности с личностью. Попытка определить сущее как таковое, в его тождестве с самим собой, вне связи с тем, чтό определяет это сущее, есть разновидность такого определения, которое произвольно толкует отношение как не–отношение, как условную выдумку разума. Оно означает отказ от единственно возможного опыта, удостоверяющего бытие сущего, — опыта пред–метов. Мы говорим об условной выдумке разума потому, что сущие "как таковые", как "соединение самих себя с самими собой" (Сартр)[2], уже суть не явленные предметы онтической реальности, а лишь понятия или идеи сущего. Сущие суть только как феномены, только постольку, поскольку становятся доступными в являющем их отношении. Мы не можем говорить о бытии сущего как таковом, но только о его при–сутствии, со–бытии с возможностью проявления. Мы познаем сущее не как сущность, но как при–сутствие.