Аскетическая литература христианского Востока изображает борьбу против страстей как единственный путь к осуществлению и переживанию свободы[685]. Она отождествляет свободу с "восстановлением" природы в ее личностной инаковости, с восстановлением личности в ее бытийной целостности. Бытийная целостность личности означает полноту личного эротического отношения со всем творением и с Богом, нахождение личностного измерения мира и вхождение во "мрак богословия"[686], непосредственное общение с Богом, "опытное" познание тайны божественного бытия[687], то есть подлинной жизни. В конечном счете свобода означает спасение человека: она "спасает", "сохраняет" человека, то есть восстанавливает его в "сохранности", целостности, экзистенциальной завершенности: в полноте жизни.

§ 79. ЭТИЧЕСКИЙ "ПАРАДОКС" СВОБОДЫ: ПРАВЕДНОСТЬ И ЛЮБОВЬ

Борьба против страстей, как единственный путь к осуществлению и переживанию свободы, предполагает определенный этический "парадокс". Он соответствует онтологическому парадоксу бытийной тождественности и одновременно инаковости личности и природы, который служит предпосылкой свободы. Борьба против страстей предполагает подчинение аскетическим заповедям и законам, чтобы могли быть преодолены любые законы и осуществилась свобода личности. Из тождества природы вытекает и тождество "условий" преодоления природной "самозаконности": инаковость личной свободы осуществляется как подчинение общим предпосылкам преодоления природной автономии. Законы и заповеди аскезы универсальны и объективны именно потому, что выражают тождество общих предварительных условий, необходимых для преодоления универсальной и объективной потребности естества в самозаконности и самодостаточности. Природа должна личностно (то есть динамично и свободно) подчиниться "условиям" свободы, каковыми являются аскетические заповеди[688]; и в таком подчинении уже начинает осуществляться самовластность и свобода личности. Аскетические заповеди (противостояние автономизированным и безличным желаниям и вожделениям естества) имеют источником универсальный опыт, а также откровение божественной воли относительно спасения–освобождения человека[689].

В рамках православной аскезы подчинение заповедям имеет целью свободу и осуществляется по отношению к природе как праведность[690], а по отношению к Богу — как любовь. Автономия и самодостаточность естества, выраженная в безличных порывах страстей, есть неправедность по отношению к самому естеству[691] (ибо страсти суть "противоестественные" энергии естества), неправедность по отношению к экзистенциальной подлинности природы, к личному способу бытия. И поэтому упражнения в аскезе характеризуются в православных текстах как дела праведности и путь праведности[692]. Это телесные подвиги, конкретные дела противостояния самозаконной естественной воле[693]. Христианский аскет отказывается подчиниться потребности в пище, плотском наслаждении, сне и телесном отдыхе не потому, что пренебрегает телом и материей ради некоей идеалистической духовности[694], а потому, что хочет привести тело и материю к праведности "согласного с естеством" способа бытия. Аскет хочет вновь обрести тело, материю, красоту мира в их истинном, личностном измерении, то есть в полноте личного любовного отношения[695], свободного от самозаконных предписаний индивидуальной природы. Только с освобождением личности от подчинения природной необходимости освобождается и вся природа в целом, целокупное творение. Освобождается от тленности, от бесцельной тварной автономии, чтобы явить себя как "слава" и явление Бога, как личный логос своего Творца. Свобода человеческой личности освобождает и творение от его тленной обособленности, возвращает ему личностную инаковость, красоту эроса, любовного призыва Бога, воплощенную в творении. В словах апостола Павла (Рим 8:19–23) мы находим изначальную христианскую формулу космического измерения события свободы[696].

Однако динамичная аскеза свободы через подчинение заповедям, противодействущим автономии природной индивидуальности, не исчерпывается соблюдением заповедей, принуждением природы к праведности. Ее цель — эк–статическое самопревосхождение природы, осуществление того фундаментального отношения, которое свободно от зависимой тварной независимости: отношения любви человека к Богу. Если стремление подчинить природу, усмирить ее желания превращается в самоцель, то свобода от природы недостижима. В таком случае природа отрицает сама себя только в границах индивидуального естества, не достигая самопревосхождения в спонтанности и инаковости личного отношения.

Более того, самоотрицание природы в границах индивидуальности оказывается просто рассудочной схемой. Аскетический опыт удостоверяет, что "самому победить естество есть нечто из числа невозможного"[697]. Если попытка подчинить самозаконные желания предпринимается вне эротического события, то преодолеть естественную самодостаточность и обособленность индивидуальности нельзя. Подчинение природы не исчерпывается рациональным регулированием и умеренней естественных желаний и вожделений. Оно означает, что человек отрицает свою природную самость, бессмысленную самодостаточность и обособленность собственной индивидуальности. А это возможно только в эк–статическом отношении любви и самоотдачи. Личная свобода есть событие любви, ибо любовь — экзистенциальная предпосылка свободы.

Этический "парадокс" свободы свершается в любви, потому что любовь свободна от любого закона, не связана никакими предписаниями, естественными или условными узами[698]. В то же время она добровольно подчиняется любым лишениям, оковам и ограничениям, лишь бы осуществиться как событие самоотдачи. Любовь "не подчинена закону жизни, но превыше всякой природной необходимости и превратной склонности; и вошедший в нее обретает свободу, словно выходя из плоти… и избавляясь от частичности в себе"[699]. Но для того чтобы преодолеть природную необходимость и эк–зистировать из плоти, устремившись к полноте и универсальности бытия (к упразднению его "частичности"), необходимо в то же время подчиниться тем законам, которые противодействуют природной потребности в "плотском" самовластии. Эти законы и заповеди аскезы, как предварительное условие свободы в любви, не могут быть безличными. Они не исчерпываются объективными правовыми установлениями, но являют и определяют событие отношения и общения — событие Церкви. Заповеди аскезы призваны соединить христианина с телом Церкви. Такому соединению ведом лишь один закон — "не подвластная закону жизнь"[700]. Жизнь осуществляется как превосхождение праведности, как эротическая самоотдача и свобода "во всякой вещи"[701].

§ 80. ПРЕДЕЛ САМООТРИЦАНИЯ СВОБОДЫ: НЕПОДОБИЕ КАК АПО–СТАЗ

Разрыв между личностью и природой, развитие онтологического различия в бытийную противоположность, как непосредственный опыт повседневной жизни, есть незавершенное, длящееся экзистенциальное событие. Оно представляет собой непрестанное движение в противоположные стороны, трагичное раздвоение человека, первое и последнее испытание его свободы, то есть возможности реализовать себя как личность. В повседневном опытепадение личности до природного индивида, нивелирование и отчуждение существования не всегда являются следствием сознательного выбора. Их причиной может стать более или менее добровольное подчинение динамичному стремлению природы абсолютизировать самое себя как индивидуальную обособленность, возвести себя как таковую (как природную индивидуальность) в самоцель.

Прежде чем пытаться точнее определить то, что мы назвали динамичным стремлением природы к абсолютизации самой себя как индивидуальной обособленности, необходимо указать на следующий эмпирический факт. Развитие онтологического различия личности и природы в бытийную противоположность, падение личности до индивида не означает полной и безоговорочной утраты и гибели элементов личностной инаковости, личностного способа бытия. Если выше мы определили падение человеческой личности до индивида в схематично–безусловных терминах и в соотнесенности с законченными, четко определяемыми состояниями, то лишь для того, чтобы как можно точнее проанализировать смысловое содержание падения. Однако повседневный опыт говорит о том, что падение личности до индивида — не окончательный переход из одного состояния в другое (как следовало бы ожидать в рассудочной схеме), а постепенная, динамичная деградация личностной инаковости и самовластности, никогда не доходящая, однако, до их полного разрушения. Даже на последней стадии опредмечивания и нивелирования человеческое существо онтологически (как способ бытия) отличается от алогичных онтических монад. Есть некий предел в самоотрицании свободы, и этот предел — ее онтологическая предпосылка и конституирующее начало: уже данное онтологическое различие личности и природы как видообразующий признак человека, по определению отличающий его от остальной онтической действительности. Человек может впасть в чудовищное искажение своей экзистенциальной реальности, но никогда не может полностью уничтожить ее. ("Человек приговорен к свободе", — пишет Сартр[702], по–своему обозначая эту невозможность для свободы полностью отрицать самое себя, как онтологическую действительность. Но если предел, поставленный самоотрицанию свободы, есть безусловная привилегия или безусловный приговор, то само это суждение определяется, как мы увидим, конкретным истолкованием события существования).

"Сохранность" личности, несмотря на ее прогрессирующее падение до индивида, не ограничивается одним лишь сохранением индивидуальной уникальности и неповторимости человеческого существа (единственности и своеобразия речи, мимики, умственного и душевного склада, творческих способностей, психосоматических характеристик, эротической уникальности и т. д.). Все это предполагает эк–статическое самопревосхождение общих признаков природы в границах индивидуального существования — самопревосхождение, которое, даже будучи ограниченным, всегда остается исходной возможностью личностного способа бытия. Падение имеет следствием не полную и окончательную утрату способности к эк–статическому самопревосхождению природы, а ее ограничение пределами индивидуальности, экзистенциальной самодостаточности. В состоянии падшести человек бессилен достигнуть самопреодоления природы как способа бытия, который не определялся бы потребностями природы, а сам определял бы ее как личностную инаковость общения и отношения.

Таким образом, нужно сказать (более точно определяя исходные выражения, употребляемые в начале этой главы), что падение до индивидуальности не упраздняет, а искажает личностный эк–стаз природы вовне, за пределы природы, превращает его в эк–стаз индивидуальности внутри границ природы. Падение извращает эк–стаз личности в апо–стаз индивидов с их обособленностью, в самозаконное индивидуальное самосознание и психологическое "я". Такое искажение эк–стаза расчленяет природу на разнородные пред–метные индивидуальности: неподобие индивидуальных существований — это не инаковость любящих и любимых личностей, зовущая к объединяющему общению и отношению, но апо–стаз предметных индивидуальностей в границах общей природы. Инаковость личностей — это инаковость способа бытия, который преодолевает ограниченность бытия пределами естества и являет себя только в событии любовного общения и отношения. Иначе говоря, личностная инаковость концентрирует в себе природу как способ ее бытия, свободный от природной необходимости. Что же касается неподобия индивидуальностей, оно являет себя только в качестве апо–стаза, различающего индивидов (как экзистенциальные монады) внутри общей природы и тем самым расчленяющего природу.