Весь Ветхий Завет есть знак, образ, в целом и в подробностях, Очень верный, очень точный, (Он прямо обратный, точно обратный), Нового Завета, в целом и в подробностях. В Ветхом Завете творение на пороге, В начале, в начале мира. А в Новом Завете суд в конце. Суд, который есть прямая противоположность творению, Противовес, прямое анти-творение. Ведь в творении Я создал мир, (Временный) А в суде Я его разрушаю. Так суд прямо противоположен творению и его уравновешивает. Он то, что можно поставить, что стоит напротив творения. Я разрезал время в вечности, говорит Бог. Время и мир времени. Творение было началом, а суд станет концом. Времени (Мира времени). Это точная симметрия, равновесие. Что Я открыл, Я закрою. В день творения (шесть дней) Я открыл некий мир (Впрочем, это известно) (Вы об этом знаете, разговоров было достаточно). И в первый час первого из шести дней творения Я начал некую историю, А в день суда Я ее закрою. И весь Ветхий Завет идет от суда, который Я положил, — творить. А весь Новый Завет идет к суду, который Я положу, — судить. Так Ветхий Завет симметричен Новому. И (противовесом) уравновешивает Новый. И весь Ветхий Завет идет от творения. А весь Новый Завет идет к суду. И в Ветхом Завете Рай в начале. И это земной Рай. Но в Новом Завете рай в конце. И говорю вам, это рай небесный. И весь Ветхий Завет идет к Иоанну Крестителю и к Иисусу. Но весь Новый Завет идет от Иисуса. Это как прекрасный свод, поднимающийся с двух сторон к замку свода. И Иисус есть замок свода. Таков свод этого нефа. А камень, поднимающийся по изгибу нефа, Определяющий, очерчивающий, заранее и постепенно, изгиб свода, Образующий изгиб свода, Камень поднимается снизу смело, И верно, и надежно, Твердо и без всяких опасений, Потому что, поднимаясь, отлично знает, Что найдет замок свода точно на месте встречи, На точном пересечении, на священном скрещении, и замок свода — это Иисус. И весь свод держит и несет и поднимает и поддерживает замок, Как огромное круглое плечо, что без шеи поддерживает единую голову, но единый замок, Замок венчающий, Тоже единый поддерживает один весь свод и все целое.

[…]

Но открывается парадный двор и строения замка. И красивая лестница и четырехугольные стены. Так у Нового Завета есть еще одно измерение. Ибо Ветхий Завет — это линия. Но Новый Завет покрывает поверхность.

[…]

И творение было в каком-то смысле открытием времени и в каком-то смысле закрытием вечности. А суд будет как раз закрытием времени И полным и окончательным Открытием вечности вновь.

[Самое прекрасное]

Не знаю ничего столь прекрасного в целом мире, говорит Бог, Как пухлощекий ребенок, смелый как паж, Робкий как ангел, Он говорит двадцать раз здравствуйте, двадцать раз до свиданья и при этом прыгает. И смеется и играет. Одного раза ему мало. Ему не хватает. Это не опасно. Им это нужно, говорить здравствуйте и до свиданья. Им всегда мало. Потому что для них двадцатый раз как первый. Они считают как Я. Вот так Я считаю часы. И потому вся вечность и все время (Как) мгновение у Меня на ладони. Нет ничего столь прекрасного, как ребенок, когда он засыпает, читая молитву, говорит Бог. Говорю вам, нет ничего столь прекрасного в мире. Я никогда не видел столь прекрасного в мире. А ведь Я видел красоты мира. И Я их знаю. Мое творение набито красотами. Мое творение набито чудесами. Их столько, что не знаешь куда их девать. Я видел миллионы и миллионы звезд у Себя под ногами, как песок морской. Я видел дни, пылающие как языки огня. Летние дни июня, июля и августа. Я видел зимние вечера, распростертые плащом. Я видел летние вечера, спокойные и тихие, как нисхождение рая, Усыпанные звездами. Я видел берега Мёза и церкви, Мои дома. И Париж и Реймс и Руан и соборы, Мои дворцы и Мой замки. Такие прекрасные, что Я бы их взял на небо. Я видел столицу королевства и Рим, столицу мира христианского. Я слышал, как поют мессу и ликующую вечерню. И Я видел долины и холмы Франции Которые прекрасней всего. Я видел глубокое море, и глубокий лес, и глубокое сердце человеческое. Я видел сердца, пожираемые любовью, Всю жизнь Умирающие от сострадания. Горящие как языки огня. Я видел как мученики, живущие верой, Держались как скала На плахе Под железными зубьями. (Как солдат, что держится один всю жизнь Из веры В своего (как будто) отсутствующего генерала). Я видел, как мученики пылают словно факелы И тем приуготовляют себе вечнозеленые пальмы. И Я видел, как проступают на железных крючьях Капли крови, сияющие алмазами. И Я видел, как проступают слезы любви, Что проживут дольше звезд небесных. И Я видел молитвенные взгляды, любящие взгляды, Умирающие от сострадания, Что будут сиять вечно в ночи и ночи. И Я видел, как целые жизни от рождения до смерти, От крещения до елеопомазания, Разматываются как клубок хорошей шерсти. И вот Я говорю, говорит Бог, что не знаю ничего столь прекрасного в целом мире, Как ребенок, когда он засыпает, читая молитву, Под крылом своего ангела-хранителя И улыбается ангелам, засыпая. Он уже все перепутал, и ничего больше не понимает, И перевирает слова Отче Наш вперемешку со словами Радуйся Мария Благодатная. Нет ничего столь прекрасного, и тут Даже Пресвятая Дева со Мной одного мнения. В этом. И Я могу сказать, что это единственное, в чем Мы с Ней одного мнения. Ведь обычно у Нас мнения разные. Потому что она за милосердие. А Я должен быть за справедливость.

[До, во время, после: всегда]

Пророк говорит до. Мой Сын говорит во время. Святой говорит после. А Я говорю всегда. И тут видно, что Мой Сын есть средоточие, и сердце, и свод, и замок, И неф, и пересечение осей, И точка сочленения, И петля, на которой поворачивается дверь. Князь пророков и князь святых. Пророк, праведник идет до. Мой Сын идет во время. Святой идет после. А Я иду всегда. И Церковь, которая есть общение святых и общение верных, тоже идет после, тоже идет всегда.

(Перевод Ю. А. Гинзбург)

[Свобода]

Рабство — это воздух тюрьмы, воздух больницы (говорит Бог). А свобода Моя, свобода, та, которую Я создал, — это свежий воздух долины; или горного склона; или вершины горы — Открытой ветрам. В этом воздухе — запах здоровья, и люди, дышащие им, — сильны; Их кожа загорела, их взгляд — глубок, их кровь — горяча. Они правдивы друг с другом; они правдивы и со Мной. Они не скрытны друг перед другом; и не таятся от Меня. И… надо сказать правду… они не боятся спорить со Мной. Со Мной Богом, Святым и Царем. Но когда они любят Меня, то любовь эта подлинна и глубока. И за Меня они пойдут на смерть. И залог их любви — их свобода: Свобода их слова, свобода их чувства, Придающая их любви тот острый оттенок, Который есть лучшее в мире, ибо это — отблеск Моей собственной несозданной свободы, Каковая лежит в основе Творения, Как его Тайна, сердце и корень. Человека Я создал по Моему образу и подобию, И свободу его создал по образу и подобию Моей собственной изначальной свободы. Поэтому его свобода — это отблеск Моей свободы, И дар его любви есть отблеск Моей благодати. Людей нужно любить таковыми, каковы они есть, — говорит Бог. Когда любишь — принимаешь их, каковы они есть. Совершенство принадлежит только Мне. И именно поэтому Я и знаю, что такое совершенство, И не требую его от людей, Ибо знаю, как оно трудно и недоступно. Но когда Я вижу, как трудна их жизнь, Мне порою хочется поддержать их Моей мощной рукой, Так как отец учит своего сына плавать, Поддерживая его посреди течения реки. Но перед ним стоят две возможности, и он колеблется между ними. Ибо если поддержка его будет сильна и верна, дитя понадеется на нее И никогда не научится плавать. Но если он не поддержит ребенка в нужную минуту, — он нырнет и легко захлебнется… Так и Я вечно колеблюсь между двумя возможностями, Ибо если Мой промысл будет неизменен и чрезмерен, Люди никогда не станут самими собой. Но если Я не поддержу их в нужную минуту, Эти бедные дети захлебнутся в бездне греха. Такова эта трудность; она велика. И такова двойственность, такова противоречивость Моей задачи. С одной стороны надо, чтобы они совершали свое спасение сами. Это закон. И его изменить нельзя. Иначе все станет бессмысленным. И люди перестанут быть людьми. А я хочу, чтобы они были мужественны, смелы и свободны. Но, с другой стороны, нельзя допускать, чтобы они захлебнулись в бездне греха. Такова тайна свободы человека, — говорит Бог. Тайна Моего промысла о человеке и его свободе. Если Я стану помогать ему чрезмерно — он перестает быть свободным. А если Я отнимаю у него Свою помощь, он гибнет. Если Я помогаю ему чрезмерно — под вопросом его свобода. А если Я отнимаю у него Свою помощь — под вопросом его спасение. А и то и другое одинаково драгоценно, Ибо спасение его не имеет цены. Но что такое спасение без свободы? А Я хочу, чтобы человек сам совершал свое спасение. Сам человек. Своею волею. Чтобы спасение это шло как бы от него самого. Такова тайна свободы человека. Таково достоинство, даруемое Нами свободе человека, Ибо Я Сам свободен, — говорит Бог, — и сотворил человека по Моему образу и подобию. И такова тайна, таково достоинство всякой свободы. Ибо эта тварная свобода есть совершеннейший образ свободы Творца. И поэтому она так ценна. И чем было бы спасение без свободы, без воли и труда свободного человека? Что оно может значить? Какой в нем смысл? Блаженство рабов, спасение рабов, рабье блаженство — к чему Мне оно. Какой смысл в любви раба? Если речь идет о Моем могуществе, то оно не нуждается в свидетельстве рабов; оно и так всем известно, ибо все знают, что Я — Всемогущий. И могущество Мое сияет во всем творении и во всей его жизни; В песке морей и в звездах неба… И никто не оспаривает его, ибо все его знают. И оно сияет в неживой природе, и в промысле, и в самом появлении человека. Но, творя мир разумный, Я хотел большего, — говорит Бог. И лучшего. Гораздо лучшего. Я восхотел свободы. И Я создал эту свободу. И когда познаешь свободную любовь — подчинения больше не хочешь. Когда познаешь любовь свободного человека, рабские восторги становятся противны. Когда раз увидишь пред Собой коленопреклоненного St-Louis, то отворачиваешься от толп восточных рабов, валяющихся в прахе на земле. Быть любимым свободно! Нет ничего, чтобы могло с этим сравниться. Это, конечно, лучшее, что Я создал. Все остальное — только подчинение необходимости.

[Молитва]

Как Мне защититься от людей, — говорит Бог. Мой Сын открыл им тайну… Он научил их молиться «Отче наш»; И вот они знают, что Я — их Отец. Мой Сын так любил их, что научил их молиться этими словами, Через которые никогда не переступит Мой гнев и Мое правосудие. И вот эти два слова стоят впереди их прошений, как сложенные на молитву руки, как волнорез корабля, за которым следует весь флот… И как могу Я судить их, Когда они идут ко Мне как к Отцу. Известно, как судит Отец… Да, Сын Мой, научив их молиться, связал Мое правосудие и развязал Мою милость… И вот что Я теперь вижу. С высоты Моего величия, с престола Моей справедливости Я вижу, как с края земли на Меня плывет флот трирем. Они подобны стае журавлей, треугольником летящих в небе, с вожаком впереди, Который грудью режет ветер; А за ним вся стая, тесно прижавшись друг к другу и друг за другом укрываясь. Таков этот флот — и первый корабль — это Мой Сын, принявший на Себя грех всего мира. А за Ним — все множество людей, — кораблей, скрывшихся за Моим Сыном от Моего гнева и правосудия. Таков этот флот трирем бесчисленный, как звезды неба, и вооруженный, как древние воины — в латах и шлемах… Он плывет на Меня, и Я ничего не могу противопоставить силе его молитвы. А за ним Я вижу другой флот молитв — также бесчисленный, но плывущий уже не на веслах, а на парусах. Флот легких белых каравелл, клонящихся под ветром к голубым волнам моря. Они подобны нежным голубкам — таким своим и привычным, что хочется взять их в руку… Это флот молитв Божьей Матери: Богородица Дева Радуйся, Радуйся Царица, Матередевственная Славо! Но эти нежные голубки, эти легкие каравеллы — быстрее всех других кораблей и первые достигают гавани… А за ними следует третий флот — всех без различия молитв: Тех, что читаются за литургией и за вечерней; Заутреней и за полунощницей. Молитв монахов и мирян; дня и ночи. И тех молитв, которые читают, благословляя дымящееся блюдо. Но и это еще не все. Ибо за ними следует четвертый флот — невидимый: Тех молитв, которые не были сказаны, тех слов, которые не были произнесены. Тайных воздыханий души, добрых движений сердца. Тот, кому они принадлежат, их не сознает и не знает. Но Я слышу их и приемлю, и считаю, и храню, Ибо Я Судия Тайного…

[Творение]