Да, современный мир таков, и для христианина в каком-то смысле и с какой-то точки зрения, при определенном взгляде, с точки зрения (христианской) внутренней истории христианства, при взгляде, согласившемся (готовым удовлетвориться неким объяснением; христианским объяснением, благим объяснением; короче, всегда только одним объяснением) (короче, при взгляде, готовом удовлетвориться), при взгляде несколько вымуштрованном, послушном, покорном, благонамеренном; да, при таком взгляде и даже очевидно при всяком взгляде нельзя ничего возразить; да, это так; современный мир — очевидно такой мир, где грех больше не фрагментарен, не определяется арифметически, численно, по одному, с явно очерченными границами, с границами, с пределами, не образует островки (какими бы они ни были большими, это все-таки островки; даже если бы они создали, образовали огромнейшую часть, почти целиком, даже если бы они заняли, захватили, составили неизмеримо большую часть, почти все социальное пространство, христианское пространство; своим сложением, своей суммой, своим скоплением; все равно, по праву, по состоянию органическому, гистологическому, они все равно, несмотря ни на что, все равно только островки); значит, уже не просто архипелаги и даже континенты, группы, соединения и даже, без сомнения, слияния островков; но бесконечно больше — грех влитый, грех разлитый, грех слитый, грех расплавленный, грех в коллоидальном состоянии, распространившийся по всей органической массе и пронизавший ее насквозь. Во времени, в вечности.

Но тут не только это; не только это новое состояние греха, подобно тому, как в наши дни открывают новые состояния материи.

Это не просто цельный грех, как до сих пор был только грех раздробленный.

Это не просто некий грех, грех (тотальный, глобальный , внутренний, молекулярный) цельный, входящий в состав ткани, окрашивающий все ткани, всю ткань. Тогда как до сих пор был известен только грех раздробленный, грехи (индивидуальные, частные) раздробленные, отдельные, самое большее — отдельные грехи, состыкованные, составленные вместе.

Современный мир не просто открыл новое, диффузное, состояние греха, как он открыл новое, диффузное, состояние материи.

(Тем же движением, ибо это сходство, это родство не случайно; отнюдь; наоборот. Это идет от одного движения, два эти открытия — результат одного и того же движения; они проистекают из одной и той же мыслительной, интеллектуальной позиции (я не говорю интеллектуалистской, напротив; интеллектуально неинтеллектуальной, добровольно, решительно, быть может, почти сознательно анти-интеллектуальной и даже анти-интеллектуалистской); это открытие, это использование диффузных состояний во всех порядках; это молекулярное проникновение всех масс, всей массы во все порядки, это проникновение диффузной по сути материи прежде всего в эти два порядка, материальный порядок, порядок материи, (материальный) порядок греха входит составляющей, составной частью в современный мир. Это все то же действие, та же диффузия, происходящая на двух уровнях (как и на многих уровнях, среди многих уровней, на всех уровнях, среди многих уровней); это — важнейшее свойство, оно продолжится исторически, и философски, и даже, так сказать, физически; да, физически, во времени, во плоти оно останется отличием, одним из первых, одним из главных отличий, одним из главных свойств, печатью современного мира, одной из черт, одним из основных очертаний современного мира.

Это особая, собственная разновидность молекулярной, тканевой диффузии, это проникновение во всю физическую массу.

Итак, один и тот же мир создает и ту, и другую, один и тот же современный мир; он один и в той, и в другой, он создает и ту, и другую, проникается насквозь диффузным грехом и открывает, изобретает, находит, познает, обнаруживает эти диффузные состояния, эти диффузные проникновения (всей) материи.

Прежде всего, в особенности эти две принадлежат, конечно, различным порядкам, но они сопоставимы и в каком-то смысле параллельны и по меньшей мере подобны, аналогичны, идентичны, в двух областях, в двух различных материях, но два вливания тоже сопоставимы, две диффузии, два диффузных проникновения сопоставимы и в каком-то смысле параллельны и по меньшей мере подобны, аналогичны, идентичны.

Это два родственные действия одного и того же мира.

Итак, все это есть, тут нечего возразить, но это далеко не все, тут многого не хватает, недостает. Hoc (omnino) deficit. Этого недостаточно со всех сторон. Тут бесконечно большее, бесконечно иное. Тут есть проблема. Есть то, что современный мир — нехристианский мир и что ему отлично удалось обойтись без христианства.

[Лицом на землю]

I

Ни один человек, дитя мое, не привыкает к смерти, ни к какой смерти, которая его касается… В самой смерти заключена такая тайна, такое откровение тайны, что это потрясает всякого человека… Я видела много человеческих смертей, дитя мое, я очерствела, я привыкла. К этому привыкают; нет, дитя мое, к этому не привыкают… Потому что плотская смерть, мальчик мой, разрушение тела, отделение от тела, — эта скорбь, беда… И нет человека на свете, который не чувствовал бы этой боли. Даже святые, мальчик мой, самые великие святые, ваши святые… ее чувствовали. Потому что тело, мальчик мой, плотское тело защищается, бунтует, оно ничего не хочет знать. Это смертное тело не хочет ничего знать о смерти… Когда речь идет о гибели, тело отлично понимает, что тут уж не до шуток. Глубокий инстинкт его предупреждает, тайный органический инстинкт, что это серьезно, что речь идет о самой смерти… И тогда оно бунтует, тело. Оно защищается. Это несправедливо. Это органически несправедливо. И тело святого бунтует не меньше, чем тело грешника… Святой на смертном одре; святая на костре, на своем смертном костре; Христос на Масличной горе. Как они могли этого не чувствовать, разве не было у них тела, как у нас.