VIII

Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна…

В тот миг, когда Он наставляет этих несчастных об искушении, наставляет бодрствовать и молиться, чтобы не впасть в искушение, и что дух бодр и что плоть немощна, как отсылал, как обращал Он это к Самому Себе, как, должно быть, оборачивался Он на Самого Себя, (на Свою душу и) на Свою собственную плоть. Как мог Он не видеть, в какой миг было вставлено, помещено это наставление и что это было уже не наставление, а признание.

IX

Это человек говорил с людьми… Это было сообщение, дитя мое, откровение человека, одного бедного существа другому. Это была противоположность наставлению Божию, это было сообщение опыта, личного, печального опыта, только что полученного, откровение человеческой беды, откровение человека человеку.

X

И другой раз Он отходит, другой раз молится, другой раз говорит: Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя… Как обретает Он здесь молитву, которой Сам научил людей, которую Сам сочинил во времена Своего проповедничества, Сам придумал, получил в озарении святости, молитву, которую Сам сложил, нашел, которой учил на Горе, в проповеди, в Нагорной речи. То есть в этой наивысшей точке скорби, в миг, когда как человек Он испытывал более всего нужды в молитве, максимум нужды в молитве, наивысшую нужду, Он Сам как человек, Он Сам человек обретает эту молитву, ту самую молитву, ибо Себя Самого тоже, Себя Самого человека Он тоже ей научил.

XI

На Гope, во времена Горы… это было всего лишь наставлением; это было всего лишь проповедью. В ту же трагическую ночь, напротив, в той крайности, в той наивысшей точке скорби Он к ней прибегнул с чрезвычайностью, Он первый, Он как человек, Он человек, Он как мы, Он первый из нас, как любой из нас Он воспользовался ею с чрезвычайностью, Он первый в Своей нужде, в Своей крайней нужде, в Своей несравнимой, Своей трагической скорби… Ведь Он научил ей Самого Себя, Себя человека, как и нас; и в ту трагическую ночь эта молитва пришла Ему на уста, формула этой молитвы; но уже не в той протяженности, как на Горе, не в той прекрасной протяженности проповеди. Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя.