И да покажет вам сей пример, как благородное стремление увековечить и прославить свое имя, — стремление, побуждавшее Дон Кихота свершать подвиги, побуждает некоторых эти подвиги отрицать. Какая бездна противоречий — человек!

Вернувшись к нашей истории, должны мы добавить, что, после того как лев устыдился, Дон Кихот, объясняя дону Диего де Миранде мнимое безумие, якобы проявившееся в этом его подвиге, еще раз раскрыл его суть, когда заявил, что странствует в поисках столь рискованных деяний «только для того, чтобы снискать славную и прочную известность», и с помощью уместнейших доводов объяснил что рыцарю подобает проявлять безрассудство, — он ведь признал, что вызов, брошенный им льву, — «безрассудная дерзость», ибо «безрассудному легче превратиться в истинного храбреца, чем трусу достигнуть истинной храбрости; что же касается искания приключений (…) то если уж проигрывать, то лучше с лишними картами на руках, чем из‑за их недостатка…». Уместнейшие и благоразумнейшие доводы, оправдывающие все крайности аскетизма и героизма!

Следует остановиться и вот на каком обстоятельстве: в приключении со львом Дон Кихотом были явлены повиновение во всей последовательности и вера во всем совершенстве. Когда Рыцарю по дорожной случайности повстречался тот лев, Рыцарь не усомнился, что лев ниспослан ему Богом, и его нерушимая вера вложила в уста ему слова о том, что он знает, кому посланы эти сеньоры львы, ему или не ему. И при первом же взгляде на них постиг он волю Господа и повиновался ей самым совершенным из трех существующих способов повиновения, о которых говорит Иньиго де Лойола, — см. четвертое упреждение на эту тему, записанное с его слов и приведенное падре Риваденейрой в главе IV книги V «Жития»: «…когда свершаешь то или иное, уловив знак, данный Всевышним, хотя приказа или повеления Его и не было». Вот и Дон Кихот, как только увидал льва, уловил знак Господа и ринулся в бой, не помышляя об осторожности, ибо, как говорил тот же Лойола, — см. ту же упомянутую главу — «…осторожности следует требовать не столько от того, кто повинуется и исполняет, сколько от того, кто повелевает и приказывает». И, возможно, Богу угодно было испытать веру и повиновение Дон Кихота, подобно тому как испытал Он волю и повиновение Авраама, коему приказал взойти на гору Мориа, дабы принести в жертву сына (Быт.: 22).134

Главы XVIII, XIX, XX, XXI, XXII и XXIII

о том, что случилось с Дон Кихотом в доме Рыцаря Зеленого Плаща, о приключении с влюбленным пастухом, о свадьбе Камачо, а в двух последних — о приключении в пещере Монтесиноса, находящейся в самом сердце Ламанчи, и об удивительных вещах, которые измученный Дон Кихот там увидел135

Доехали они до дома дона Диего, познакомился там Дон Кихот с его сыном, доном Лоренсо; и, услышав, что тот отрицает существование странствующих рыцарей, даже не попытался вывести его из заблуждения, а положил себе молить небо, дабы оно просветило студента–поэта. Ах, бедный мой Рыцарь, как на тебя подействовало околдование Дульсинеи!

Затем последовали эпизоды свадьбы Камачо, о которых нам сказать нечего, а после того Дон Кихот направился к пещере Монтесиноса, находящейся в самом центре Ламанчи.

Прежде чем начать спуск, он «вполголоса прочитал молитву, прося Господа помочь ему и увенчать благополучным концом это, по всей видимости, опасное и необычное приключение, а затем сказал громко:

— О госпожа моих деяний и побуждений, славнейшая и несравненная Дульсинея Тобосская! Если просьбы и мольбы твоего счастливого поклонника могут достигнуть твоего слуха, то заклинаю тебя твоей неслыханной красотой, услышь меня: я прошу тебя об одном — не откажи мне в своей благосклонности и защите в минуту, когда я столь в ней нуждаюсь». Поглядите же, перед тем как отважиться на столь неслыханное деяние, наш Рыцарь сначала возносит молитву Богу, а затем Дульсинее; Богу — вполголоса, Дульсинее — во весь голос. Богу — в первую очередь, да, но тихонько, ибо Ему не нужно, чтобы мы вопили. Он и так нас услышит, ибо слышит даже дыхание нашего безмолвия; но когда мы, люди, взываем к Дульсинее, нам приходится орать что есть мочи, напрягая голос и надсаживая грудь.

И продолжал Дон Кихот: «Я собираюсь ринуться, опуститься и погрузиться в пропасть, открывающуюся здесь передо мной, единственно для того, чтобы всему миру стало известно, что, при твоем ко мне благоволении, нет такого невозможного дела, которого бы я не предпринял и не завершил». Любите Дульсинею, и не будет для вас ничего невозможного, ничто не помешает вам и не воспрепятствует. Вот бездна — ныряйте!

По этому поводу следует поговорить обстоятельно.

Если ты твердо вознамерился низринуться и погрузиться в расщелину, таящую духовные традиции твоего народа, дабы исследовать ее и внедриться в самые ее недра, и ради этой цели ты готов вести глубинные раскопки, докапываясь до сокровенных глубин, на тебя налетят громаднейшие вороны и галки, гнездящиеся близ отверстия и укрывающиеся там в зарослях. Для начала тебе придется срубить и срезать сорняки вокруг входа в заколдованную пещеру, вернее сказать, придется расчистить вход, забитый нечистым хламом. То, что традиционалисты именуют традицией, всего лишь ее ошметки и отрепья.136 Громаднейшие вороны и галки, охраняющие вход в эту заколдованную расщелину и обосновавшиеся в укромных местечках поблизости, никогда не опускались и не погружались в ее глубины; и тем не менее каркают, осмеливаясь утверждать, что обитают внутри. Традиции, на которые они ссылаются, невзаправдашние; они именуют себя глашатаями народа, что не соответствует истине. Своим навязчивым карканьем они вбили народу в голову, будто он верит в то, во что не верит; и нужно спуститься в глубины пещеры, чтобы вытащить оттуда на свет Божий живую душу народных верований.

Но прежде чем углубиться и погрузиться в пещеру истинных верований и традиций народа — не тех, что составляют веру угольщика,137 — нужно срубить и срезать сорняки, не пропускающие вас внутрь. Когда вы возьметесь за эту работу, вам скажут, что вы хотите забить вход в пещеру и замуровать ее обитателей; вас начнут честить выродками и отщепенцами и еще похлеще. Не слушайте этого карканья.