Житие Дон Кихота и Санчо

Хотят добра! Хотят нам добра! Ах, доброхотство, доброхотство, как я боюсь тебя! Когда слышу от кого‑то из друзей: «Я хочу тебе добра» или «Прислушайся к нашим словам, ведь мы хотим тебе добра», меня бросает в дрожь. Кто же мне хочет добра? Те, кто хотят, чтобы я был, как они; это и есть добро, которого они мне хотят. Ах, доброхотство, жестокое доброхотство, побуждающее нас искать в том, кому мы хотим добра, того человека, которого мы из него сотворили. Кто меня любит таким, каков я есть? Ты, только Ты, мой Боже, ведь, любя меня, Ты постоянно созидаешь меня, ибо само мое существование является творением Твоей вечной любви.

«Оставайтесь дома…». Чего ради мне оставаться дома? Оставайтесь каждый у себя дома, и тогда не будет Бога, который бы пребывал в доме всех.275

«Занимайтесь своим хозяйством…». Какое же у меня хозяйство? Мое хозяйство — это моя слава.

«Почаще исповедуйтесь…». Моя жизнь и мое творчество — постоянная исповедь. Несчастен тот человек, кому нужно выбирать время и место для исповеди. Что же касается исповеди, которую имеет в виду экономка Дон Кихота, не учит ли она нас одновременно и умалчивать, и сплетничать?

«Подавайте милостыню бедным…». Да, но по–настоящему бедным, нищим духом, и не ту милостыню, что они просят, а ту, что им необходима.

Послушай,, читатель, хотя я тебя и не знаю, но так люблю, что, попадись ты мне в руки, я вскрыл бы тебе грудь и надрезал сердце, влил бы туда уксус и насыпал соли, чтобы ты никогда не ведал покоя и жил в постоянной тревоге и нескончаемой жажде творить. Если мне не удалось расшевелить тебя моим Дон Кихотом, это, поверь мне, из‑за моего неумения и потому, что эта мертвая бумага, на которой я пишу, не кричит, не вопиет, не вздыхает, не плачет; и потому, что еще не создан язык, который позволил бы нам с тобой понять друг друга.

А теперь отправимся к Дон Кихоту, дабы присутствовать при его кончине; и умрет он во благе.

Глава LXXIV

о том, как Дон Кихот заболел, о составленном им завещании и его смерти

Он отдал душу Тому, Кто дал ее, даст и спасенье в раю Своем. Земля будь пухом ему, а нам пребудь в утешенье память о нем.

(Последняя из «Строф, которые Хорхе Манрике сложил на смерть своего отца, дона Родриго Манрике, магистра Ордена Сантьяго»)

О читатель, мы подошли к концу, к завершению этой грустной истории, к увенчанию жизни Дон Кихота, к его смерти. Потому что всякая земная жизнь завершается и заканчивается смертью, и в ее свете нужно рассматривать жизнь. Таким образом, эта старая максима, гласящая: «Какова была жизнь, такой будет и смерть» — «Sicut vita finis ita», — должна быть заменена на «Какова смерть, такой была и жизнь». Достойная и славная смерть возвышает и прославляет всю жизнь, какой бы дурной и низкой ни была она, а дурная Смерть губит жизнь, казалось бы, достойную. В смерти раскрывается загадка жизни, ее глубинная тайна. В смерти Дон Кихота раскрылась загадка его дон- кихотовской жизни.

Шесть дней продержала его в постели лихорадка, врач признал его безнадежным, он остался один и проспал без просыпу больше шести часов. «Однако по истечении указанного времени он проснулся и громко вскричал: «Да будет благословен всемогущий Бог, оказавший мне такую милость! Поистине милосердие его безгранично, и грехи человеческие не могут ни ослабить, ни отвратить его!»» Благочестивейшие слова! Племянница спросила, что с ним происходит, и он ответил: «(Я говорю) о том милосердии, племянница, которое в это мгновение проявил ко мне Господь, и мои собственные грехи не помешали этому. Сейчас я сужу обо всем трезво и ясно, потому что разум мой освободился от густого мрака неведения, которым его окутало злополучное и постоянное чтение презренных рыцарских романов. Теперь я признаю их нелепыми и лукавыми, и единственное, о чем я горюю, это то, что просветление пришло ко мне слишком поздно, и у меня нет времени возместить зло чтением других книг, которые являются светочами души. Я чувствую, племянница, что смерть близка, и мне хотелось бы умереть так, чтобы люди не считали мою жизнь очень плохой и чтобы за мной не утвердилась слава сумасшедшего; правда, я был им, но я не хочу подтверждать это своей смертью».