Так кончилось второе странствие Дон Кихота и первая часть его истории.

Часть вторая

Глава I

о том, что произошло между священником, цирюльником и Дон Кихотом во время его болезни

Когда Дон Кихот прожил у себя дома целый месяц в полнейшем покое, вкушая пищу, «подкрепительную для сердца и мозга», его домашние решили, что он излечился от рыцарского героизма, и священник с цирюльником явились к нему с намерением искушать его и испытывать. Тут меж троими произошел известный разговор, который сохранил для нас Сервантес, и были произнесены слова: «Странствующим рыцарем я и умру», обращенные к племяннице. Затем последовала история про сумасшедшего из Севильи, меланхолический ответ идальго: «Ох, сеньор брадобрей, сеньор брадобрей, поистине слеп тот человек, который даже сквозь сито ничего не видит!» — и все прочее.

В ту пору, когда у меня в мыслях бушевала неистовая галерна,112 я получил письмо от одного друга, и в письме этом, после тысячи похвал, долженствовавших позолотить пилюлю, мой друг давал мне понять, что почитает меня безумцем, поскольку меня лишают покоя заботы, которые никогда не мешали ему спать. И, читая письмо, я говорил себе: «Господи помилуй, вольно же людям путать безумие с недомыслием, ведь бедный мой друг, оттого лишь, что видит во мне безумца, полагает, что я настолько слеп, что даже сквозь сито ничего не вижу; принимает меня за такого глупца, которому не под силу уразуметь его намеки!» Но я быстро нашел утешение в дружбе моего друга. Не видишь разве, что твой заботливый друг изо всех сил старается угодить тебе именно потому, что почитает тебя безумцем?

Глава II

в которой рассказывается о великом препирательстве Санчо Пансы с племянницей и экономкой Дон Кихота и о других забавных предметах

Покуда Дон Кихот, священник и цирюльник вели эти беседы, во дворе затеялась преизрядная потасовка между Санчо, с одной стороны, и племянницей вкупе с экономкой — с другой, поскольку обе не желали впускать его, укоряя за то, что он смущает и соблазняет своего господина да таскает его по трущобам, в ответ на что Санчо заявил, что если уж кого смущали, соблазняли и таскали по трущобам, посулами выманив из дому, так это его.

Но тут следует заметить, что, возможно, экономка и племянница были не так уж далеки от истины, ибо оба они, и Дон Кихот, и Санчо, смущали, и соблазняли, и таскали друг друга по трущобам сего света. Тот, кто почитает себя ведущим, нередко оказывается в значительной мере ведомым, и вера героя питается тою верой, которую удается ему внушить своим последователям. Санчо был для Дон Кихота человечеством; и Санчо, в вере шаткий, но временами укреплявшийся в ней, ибо черпал ее у своего господина, в свою очередь питал веру Рыцаря. Чтобы верить себе самим, мы обычно нуждаемся в том, чтобы поверили нам; и я готов был бы утверждать, что Бог питается нашею людской верой, не будь такое утверждение чудовищной ересью и даже явным нечестием. Мысль, которую глубочайшим и возвышеннейшим образом выразил Гонгора, хотя и обратив ее, для виду, к божествам Греции, в алмазных — по твердости и блеску — строках, гласящих:

Из древа идолов творит резец, Богов из идолов творит молитва.113

По единому образу выковали Рыцаря и оруженосца, как предположил священник. И в жизни, прожитой обоими сообща, самое великое, самое утешающее то, что одного нельзя себе представить без другого, что они не только не являются двумя противоположными полюсами, как ошибочно полагают иные, но были и пребудут даже не двумя половинками одного апельсина,114 а единым существом, увиденным с двух сторон. Санчо не давал умереть санчо- пансизму в Дон Кихоте, а Рыцарь кихотизировал оруженосца, выводя из глубины души наружу его кихотическую суть. И хотя сказал Санчо: «Родился я Санчо и хочу умереть Санчо», нет сомнения, что внутри Санчо немало от Дон Кихота.