о странном приключении, случившемся у доблестного Дон Кихота с отважным Рыцарем Зеркал

Побеседовав о том, что мир есть комедия, Рыцарь и оруженосец, расположившиеся под высокими и тенистыми деревьями, уснули; сон их прервало появление Рыцаря Зеркал. И завязались беседы — одна меж рыцарями, другая меж оруженосцами; и тут‑то Санчо объявил, что его господина любой ребенок убедит, что сейчас ночь, когда на самом деле полдень, и за это простодушие он любит своего господина больше жизни и, несмотря на все его сумасбродства, никак не может решиться его покинуть.132 Однако ж этими словами Санчо объясняет причину своей любви к Дон Кихоту, но не причину своего восхищения.

А ты как полагал, Санчо? Герой всегда ребенок по сути своей, сердце у него всегда детское: герой всего лишь большой ребенок. Твой Дон Кихот был всего лишь дитя, был им все долгих двенадцать лет — срок, за который так и не сумел избавиться от сковывавшей его стыдливости; по–детски погрузился он в мир рыцарских романов, по–детски пустился на поиски приключений. И да пребудем мы по воле Господа всегда детьми, друг мой Санчо!

Главы XIII и XIV

в которой продолжается приключение с Рыцарем Леса и рассказывается о разумной, необычной и усладительной беседе, происшедшей между двумя оруженосцами, и в которой продолжается приключение с Рыцарем Леса

Пока оруженосцы беседовали друг с другом, вели друг с другом беседу и рыцари, и беседа эта, в которой Рыцарь Зеркал, между прочим, объявил, что победил Дон Кихота, привела к тому, что они решили сойтись в поединке с условием, что побежденный признает волю победителя. И когда рассвело, состоялся поединок, и Дон Кихот вышиб из седла Рыцаря Зеркал, сиречь бакалавра Самсона Карраско, ибо это был он собственной персоной: как говорится, пошел по шерсть, а вернулся обстриженный — собирался выбить Дон Кихота из седла и отправить домой, но вылетел из седла сам.

Подняв забрало поверженного и увидев его лицо, Дон Кихот приписал случившееся проискам магов, но Санчо, забравшийся перед боем на дерево, чтобы в безопасности наблюдать сверху, посоветовал Дон Кихоту воткнуть меч в пасть оборотня, прикинувшегося бакалавром Самсоном Карраско. Ах, Санчо, Санчо, как согласуется нечестивая жестокость, которую выказываешь ты в этот миг, с трусостью, выказанной прежде!

В конце концов бакалавр пришел в себя, признал, что Дульсинея Тобосская красой превосходит Касильдею Вандальскую, и обязался предстать перед Дамой нашего Рыцаря. «Все это я признаю, допускаю и принимаю, как признаете, допускаете и принимаете это вы», — ответил Дон Кихоту поверженный рыцарь, прошутившийся шутник, побежденный бакалавр! Так‑то вот приходится бакалаврам признавать против воли правдою то, что провозглашают правдою идальго; так прошутится шутник, так здравый смысл покатится по земле, выбитый из седла копьем героизма. И впрямь, неужели нужно притвориться безумцем, чтобы вернуть на узкую стезю благоразумия того, кто безумен воистину?

Глава XV

в которой рассказывается и сообщается о том, кто такие были Рыцарь Зеркал и его оруженосец

В этой главе нам рассказывается, что Рыцарь Зеркал был не кто иной, как Самсон Карраско, удостоившийся в Саламанке степени бакалавра; посовещавшись со священником и цирюльником, он измыслил эту уловку, чтобы вынудить Дон Кихота тихо и мирно сидеть дома.

И вот, потерпев поражение, злокозненный Карраско поклялся отомстить Дон Кихоту и пересчитать ему ребра дубинкой — помешательство стократ безрассуднее, чем помешательство нашего идальго, и куда более вопиющее, — по сути дела помешательство благоразумного человека, поддавшегося страсти, а помешательство такого рода хуже и вредоноснее всякого иного. Сам‑то бакалавр говаривал, что «безумец поневоле всегда таковым и останется, а добровольный безумец может стать здравомыслящим, когда ему вздумается».