Церковь отступает от своих универсальных позиций, замыкается в стенах храма. Кесарь начинает владеть не только телом, но отчасти и душой подданных. Сопротивление его посягательствам на духовную сферу жизни становится редким и слабым. Томас Мор, гуманист и мученик за свободу Церкви, составляет редкое исключение.

                Может быть, напоминание об этом потускнении свободы  на заре великолепного дня нашей культуры способно принести некоторое утешение в наши дни ее вторичного затмения. Рано еще хоронить свободу. Социалистическая революция теперь, как некогда национальное государство, питается кровью свободы. И теперь, как во время Ренессанса, существует угроза окончательной смерти свободы, то есть завершения нашей культуры в тоталитарном государстве. Но если эта опасность была предотвращена однажды, ее можно победить и теперь. Важно лишь помнить, каковы были условия, сделавшие возможным ее преодоление.

                *         *         *

                Культура Ренессанса с ее победным ростом деспотизма нашла свой предел в Реформации. Всякая попытка построить генеалогию современной свободы, минуя Реформацию, обречена на неудачу. Линия, связывающая непосредственно Ренессанс с Просвещением, Леонардо да Винчи с Ньютоном, пригодна для истории науки, но не для историй свободы. Конечно, утверждение реакционеров-католиков, что вся современная «индивидуалистическая» свобода порождена грехопадением Лютера, есть огромное преувеличение. Но оно содержит в себе зерно истины. После католической борьбы за свободу Церкви (XI—XII вв.) религиозные войны эпохи Реформации  (XVI— XVII вв.) знаменуют второй этап в развитии свободы.

                Не следует только представлять дело таким образом, что

==264                                                  Г. П.

провозглашенный Лютером  принцип свободного толкования Библии сыграл эту революционную  роль. На самом  деле авторитет католической Церкви был сейчас же заменен авторитетом новых пророков; за пророками следовали  схоластики, создавшие протестантские катехизисы. Аугсбургское или вестминстерское исповедание сами по себе  ничуть не свободнее Тридентскогокатехизиса. Фанатизм  новых сект нисколько не уступал нетерпимости старой  Церкви. Протестанты  жгли или вешали  еретиков с не  меньшим усердием, чем католики. Более того, там, где Ре  формация передала власть над Церковью князьям — в Англии, в Германии, в скандинавских странах, — государственный абсолютизм получил новое подкрепление за счет  католической Церкви. Тюдоры становятся «правителями  Церкви» и в силу этого владыками совести. Но для судеб  свободы имел огромное значение тот факт, что в Англии —  именно в Англии — господствующее «англиканское» исповедание не смогло стать религией всего народа. Религиозная буря, поднявшаяся с начала XVII столетия, привела не  к единству новой реформированной Церкви, а к образованию множества сект, боровшихся страстно, но безуспешно  за господство. Менее всего можно было ждать признания  свободы со стороны религиозных радикалов; в XVII веке  скорее можно было встретить сторонников терпимости —  как тогда говорили, «латитудинаристов» — в государственной Церкви, среди сторонников Стюартов. Английская революция, или, правильнее, гражданская война, не принесла  ничего для свободы — ни религиозной, ни политической.  После тирании Кромвеля Англия вернулась к исходной точке, к реставрацииСтюартов с прежними темами борьбы:  Церковь и секты, король и парламент. Свобода пришла  вместе с терпимостью — конечно, ограниченной — лишь к  концу века, когда выяснилась невозможность религиозного  объединения Англии. Вторая, «Славная», революция принесла с собой действительный Habeas Corpus и свободу  главным сектам протестантизма; католикам и евреям пришлось ждать ее до XIX столетия.

                Почти то же мы видим и в Америке. Здесь не англиканская Церковь, а конгрегационалисты или пресвитериане пытались установить режим вероисповедного единства в отдельных колониях. Удушливая атмосфера нетерпимости

                                                     РОЖДЕНИЕ СВОБОДЫ                                 

==265

Новой Англии  была не лучше старой: в Коннектикуте вешали квакеров. Однако дробность сект и их чересполосица заставляли создавать островки свободы для совместной жизни иноверцев: таков Род-Айленд.

                Так постепенно создавалась свобода, или ее оазисы, в мире нетерпимости, принималась не принципиально и не радостно, а по необходимости — как неизбежное зло. Но уже «из необходимости создавалась добродетель». На перекрестках духовных дорог встречаются люди, — и число их растет, — которые утверждают свободу как принцип, которые исповедуют  религию свободы. Для этих избранных умов, для Мильтона, Джорджа Фокса, для Роджера Вильямса свобода неотъемлема от христианства. И тезис этих утопистов, заблудившихся в жестокий век религиозных войн, восторжествовал. Свобода оказалась практичнее насилия. Принудительное  единство грозило бесконечной войной и гибелью культуры; свобода ее спасала.

                *         *         *