Что касается второго пункта, относительно симонии, то, прежде чем ответить на упреки, которые вы мне делаете, я начну с разъяснения вашего учения об этом предмете. Так как вас поставили в затруднение, с одной стороны, каноны церкви, предписывающие ужасные наказания повинным в симонии, а с другой — корыстолюбие стольких лиц, прибегающих к этому постыдному торгу, вы последовали вашему обычному методу, состоящему в позволении людям того, чего им хочется, тогда как Богу остаются одни слова и видимость. Ведь торгующим духовными местами только и нужно разрешение брать деньги и давать за них места. А это–то вы и изъяли из числа признаков гpexa симонии! Но так как нужно же, чтобы слово «симония» оставалось и был бы предмет, к которому оно относится, то вы и придумали произвольное представление о ней, которое даже в голову не придет продавцам духовных мест, да и бесполезно для них: якобы нужно деньги, рассматриваемые сами по себе, оценить во столько же, сколько стоит благо духовное, рассматриваемое само по себе. Кому ведь вздумается сравнить предметы столь несоответственные и столь разнородные? А между тем, если только не прибегать к подобному метафизическому сравнению, можно, по мнению ваших авторов, без симонии отдавать свое духовное место и брать за него деньги.

Так–то играете вы религией, потакая людским страстям; и посмотрите, однако, с какой важностью излагает свои бредни ваш о. Валенсия в том месте (т. 3, расс. 6, вопр. 6, отд. 3, стр. 2044), которое я привел в своих письмах: «Можно, — говорит он, — давать благо временное за духовное двумя способами: в одном, оценивая дороже временное, чем духовное, и тогда это будет симонией; в другом, — принимая временное как побуждение и цель, склоняющие к отдаче духовного, и тогда это совсем не симония. Причина же здесь в том, что симония состоит в получении временного блага в качестве действительной стоимости блага духовного. Следовательно, если требуют временного, si petatur temporals, не как цены, но как повода, побуждающего отдать духовное, то это вовсе не симония, если бы даже обладание временным и было целью и его главным образом и ожидали: minime erit simonia, etiamsi temporale principaliter intendatur et expectetur». И разве ваш великий Санчес не имел подобного же откровения, по сообщению Эскобара (тр. 6, пр. 2, № 40)? Вот его слова: «Если отдают благо временное за благо духовное, не в качестве цены, но как побуждение, склоняющее раздавателя духовных мест уступить его, или в виде благодарности, если оно уже было получено, то симония ли это? Санчес уверяет, что нет». Ваши тезисы в Кане, 1644 г.: «Мнение, проповедуемое многими католиками, что не есть симония отдавать благо временное за духовное, когда его не отдают в виде стоимости последнего, вероятно». А что касается Таннера, вот его учение, сходное с учением Валенсии, доказывающее, насколько вы неправы, жалуясь на мои слова относительно его несовместимости с учением св. Фомы. Ведь последнюю признает сам автор в отрывке (т. 3, расс. 5, стр. 1519), приводимом в моем письме: «Собственно, — говорит он, — в действительности нет другой симонии, кроме той, когда получают благо временное как цену блага духовного: но если его принимать как побуждение, склоняющее к отдаче блага духовного, или как благодарность за получение его, то это не симония, по крайней мере, перед судом совести». И немного далее: «То же самое следует сказать, если бы даже и ставили главной своей целью благо временное и даже предпочитали бы его духовному; хотя св. Фома и другие как будто говорят противное, уверяя, что симония безусловно состоит в предоставлении блага духовного за временное, когда при этом временное есть цель».

Вот, отцы мои, учение о симонии, проповедуемое вашими лучшими авторами, очень точно следующими в этом друг за другом. Мне остается только отвечать на ваши клеветы. Вы ничего не сказали по поводу мнения Валенсии, следовательно, учение его остается в силе и после вашего ответа. Но вы останавливаетесь на мнении Таннера и говорите, что, с его точки зрения, указанный случай не является симонией лишь по божественному праву, желая внушить подозрения, будто я упустил в этой выдержке слова по божественному праву. Подобное утверждение безосновательно, отцы мои, ибо слов по божественному праву никогда не было в цитируемом месте. Затем вы прибавляете, что — по Таннеру — это будет симонией с позиций положительного права. Вы ошибаетесь, отцы мои: он высказывается так не вообще, но только в применении к некоторым случаям, указанным в законе: in casihus a jure expressis, как он говорит в рассматриваемом месте. Здесь он делает исключение из своего общего вывода, гласящего: «это не является симонией по совести». Следовательно, это не должно быть симонией и по положительному праву, если только вы не желаете представить Таннера настолько нечестивым, чтобы утверждать, будто симония по положительному праву не есть симония перед судом совести. Но вы нарочно подбираете подобные словечки: «божественное право», «положительное право», «естественное право», «внутренний и внешний суд», «случаи, указанные в законе», «внешняя вероятность» и другие малоизвестные, для того, чтобы в этом тумане ускользнуть и скрьггь из вида ваши заблуждения. Вы однако не ускользнете, отцы мои, благодаря своим пустым тонкостям: я ведь поставлю вам вопросы, настолько простые, что они не будут подлежать Dislinguo.

Итак, я спрашиваю вас, не касаясь ни положительного права,, ни внешней вероятности, ни внешнего суда, повинен ли будет в симонии владетель духовного места, по мнению ваших авторов, если отдаст приход с годовой прибылью в четыре тысячи ливров за наличные десять тысяч франков, в виде не стоимости этого места, но лишь в виде побуждения. склоняющего к отдаче. Отвечайте мне прямо, отцы мои: что надо заключить относительно этого случая, по вашим авторам? Не скажет ли Таннер формально, что «по совести это не есть симония, так как благо временное не есть цена духовного места, но только побуждение, склоняющее передать его?» Валенсия, ваши Канские тезисы, Санчес и Эскобар не постановят ли, «что это не есть симония» по той же причине? Что же еще требуется для оправдания этого владетеля духовного места от обвинений в симонии? И осмелитесь ли вы в ваших исповедальнях поступить с ним как с повинным в симонии, какого бы мнения ни придерживались на сей счет сами, ведь у него есть право зажать вам рот указанием на то, что он следовал правилам стольких веских ученых? Сознайтесь же, что такой владелец духовного места, по–вашему, не повинен в симонии, и защищайте теперь это учение, если можете.

Вот, отцы мои, как надо обращаться с вопросами, чтобы распутать их, а не запутывать то схоластической терминологией, то изменением постановки вопроса, как вы делаете в вашем последнем упреке. Таннер, говорите вы, объявляет, по крайней мере, что такой обмен большой грех, и упрекаете меня в коварном умолчании данного обстоятельства, которое этого автора, на ваш взгляд, совершенно оправдывает. Но вы неправы, и притом во многих отношениях. Ведь даже если бы сказанное вами и было верно, все равно цитата, которую я якобы исказил, относилась к выяснению вопроса о наличии не греха вообще, но, собственно, симонии. А это две совершенно разные вещи: грехи обязывают только к исповеди, по вашим правилам, симония же обязывает к возврату, и есть лица, которые отыскали бы в этом порядочную разницу. Вы, конечно, нашли способы облегчить исповедь, но не смогли придумать ничего, что сделало бы приятном возврат денег. Должен вам, кроме того, заметить, что случай, объявляемый Таннером греховным, не является простым случаем отдачи блага духовного за благо временное, которое является к тому побуждением, причем главным. Нет, он прибавляет: «хотя бы благо временное ценили дороже духовного», а это и есть воображаемый случай, о котором мы говорили. И отнюдь не дурно он придумал обременить последний случай грехом: ведь надо быть или очень злым, или совсем тупоумным, чтобы не постараться избежать греха таким легким способом, как воздержание от сравнения ценности двух рассматриваемых предметов, когда разрешается отдавать один за другой. Кроме того, Валенсия, исследуя в уже приведенном месте, грех ли отдавать благо духовное за временное» которое выступает главным побуждением, приводит доводы авторов, отвечающих на это утвердительно, и прибавляет: Sed hoc non videtur mihi satis cerium: это мне кажется недостаточно установленным.

А затем ваш отец Эрад Билль, профессор по случаям совести в Кане, решил, что в этом нет никакого греха, поскольку вероятные мнения со временем все более и более созревают. Он объявляет данный вывод в своих писаниях 1644 г., против которых Дюпре, доктор богословия и профессор в Кане, составил прекрасную речь, кстати, опубликованную и довольно известную. Ведь, хотя о. Эрад Билль и признает, что учение Валенсии, которому следует о. Мильгард и которое осуждено Сорбонной, «противно общепринятому мнению, в некоторых отношениях не свободно от подозрений в симонии и наказывается правосудием, когда применение его на деле открыто», он все–таки признает вероятность указанного мнения и, следовательно, безопасность его для совести, а также отсутствие в нем и симонии и греха. «Мнение, не усматривающее никакой симонии и никакого греха в том, чтобы давать деньги или предмет временный за духовное место в виде ли благодарности, или побуждения, без которого нельзя получить его, лишь бы только не давали упомянутого временного предмета как настоящей цены духовного места, — это мнение вероятно и проповедуется многими католическими учеными». Тут есть все, чего только пожелать можно. И благодаря всем подобным правилам, вы видите, отцы мои, симония становится такой редкостью, что можно было бы оправдать от нее даже самого Симона–волхва, который хотел купить дары Духа Святого, чем он и сделался прообразом покупателей, причастных симонии, и Гиезия[220], который взял деньги за чудо и стал тем самым прообразом продавцов, причастных симонии. Несомненно ведь, что, когда Симон, в Деяниях св. апостолов[221], предложил деньги апостолам, чтобы иметь их власть, он не прибегал к терминам: купля, продажа, цена, а просто предложил только деньги в качестве побуждения, чтобы склонить их дать ему это духовное благо. А так как последнее изъято из признаков греха симонии, по мнению ваших авторов, то он был бы обеспечен от проклятия св. ап. Петра, если бы наставлен был в ваших правилах. То же неведение принесло большой вред также и Гиезию, когда Елисей поразил его проказой: Гиезий ведь получил — деньги от Неемана, чудесно исцеленного, только в виде благодарности, а не в качестве цены, равной стоимости божественной силы, произведшей это чудо, а потому он обязал бы Елисея исцелить его от проказы, под страхом смертного греха, ибо он действовал согласно с мнением стольких авторитетных ученых, а ваши духовники обязаны в подобных случаях разрешать своих исповедующихся и омывать их от проказы духовной, всего лишь образом которой служит проказа телесная.

В самом деле, отцы мои, легко было с этой стороны выставить вас в смешном свете, и я не понимаю, зачем вы предоставляете подобный повод. Ведь мне стоит только привести ваши прочие правила, например, следующее правило Эскобара в Практике симонии, по учению Общества иезуитов (тр. 6, пр. 6, № 44): «Будет ли это симония, если духовные лица условятся друг с другом таким .образом: Подайте за меня голос, чтобы меня выбрали в провинциалы, а я подам за вас, чтобы вас сделали приором? — Нисколько». А вот другое правило (тр. 6, № 14): «Не будет симонией, если склонить к уступке духовного места обещанием дать за него деньги, когда нет при этом намерения в самом деле уплатить их; потому что здесь только мнимая симония, и она столь же похожа на истинную, сколь фальшивое золото на настоящее». Благодаря подобной уловке совести он нашел способ, присоединяя к симонии плутовство, получать духовные места и без платы, и без симонии. Но мне некогда больше говорить с вами об этом, поскольку следует подумать, как защищаться от вашей третьей клеветы по поводу банкротов.

Ничего не может быть грубее такой клеветы, отцы мои. Вы называете меня обманщиком по поводу одного мнения Лессия, которое я привожу не от себя, а в составе цитаты, извлеченной из книги Эскобара: следовательно, если бы даже оказалось верным, что Лессий не держится мнения, которое приписывает ему Эскобар, разве не величайшей несправедливостью было бы придираться из–за этого ко мне. Когда я привожу Лессия и других ваших авторов от себя, я согласен отвечать за точность передачи смысла. Но так как Эскобар собрал мнения двадцати четырех из ваших отцов, то неужели я должен, спрошу я вас, ручаться за что–либо, кроме того только, что привожу из него? И неужели в мои обязанности входит, кроме того, отвечать за достоверность цитат, сделанных им самим, окажись таковые в составе моих выдержек из его книг?

Подобное было бы неразумно. Однако в этом–то и заключена суть. Я привел в моем письме данное место из Эскобара, переведенное довольно точно, так что даже и вы ничего не говорите: «Может ли обанкротившийся человек со спокойной совестью оставить себе столько имущества, сколько необходимо для приличного существования, пе indecore vivat? Да, отвечу я вместе с Лессием, cum Lessio assero posse», и т. д. На это вы говорите мне, что Лессий не разделяет этого мнения. Но подумайте–ка, что вы затеваете. Ведь, если правда, что Лессий этого мнения придерживается, вас назовут обманщиками за уверения в противном, а если неправда, то обманщиком будет Эскобар. Так что неизбежно теперь, чтобы кто–нибудь из Общества был уличем в обмане. Подумайте, — какой скандал! Так–то, не умеете вы предвидеть последствий. Вам кажется, что надо только осыпать бранью людей, не сообразуясь с тем, на кого она падет обратно. Зачем не обратились вы со своим возражением к самому Эскобару, прежде чем напечатать его? Он бы вас удовлетворил. Не так уж трудно получить известия из Вальядолида, где он пребывает в полном здравии и оканчивает свою большую Моральную теологию в шести томах (о первых из них я как–нибудь поговорю с вами). Ему послали десять первых Писем[222]; вы также могли бы послать ему свое возражение, и уверен, что он ответил бы вам: ведь он, несомненно, видел у Лессия место, откуда взял свое пе indecore vivat. Прочитайте его со вниманием, отцы мои, и вы так же, как и я, увидите это место (кн. 2, гл. 16, № 45): Idem colligitur aperte ex jurihus citatis, maxime quo ad ea bona, quae post cessionem acquirit, de quihus is, qui debitor est etiam ex delicto, potest retinere quantum necessanum est, ut pro sua condilione non indecore vivaL Petes an leges id permittant de bonis quae tempore instantis cessionis habebal? Ita videtur colligi ex DD[223].

Я не стану останавливаться, чтобы показать вам, как Лессий для узаконения этого правила неверно толкует закон, разрешающий банкрота^ оставлять за собой только необходимое для пропитания, а не для приличного существования. Достаточно было освободить Эскобара от подобного обвинения, чем, кстати, я не обязан был заниматься. Вы же, отцы мои, от собственных обязанностей увиливаете, поскольку нужно разобраться с содержанием цитаты из Эскобара, решения которого тем удобны, что, будучи независимыми от предыдущего и последующего изложения и целиком заключенными в коротких статьях, не поддаются вашим различениям. Я привел вам полностью выдержку из его опуса, позволяющую тем, кто оставляет свое имущество в пользу кредиторов, удерживать из него, хотя бы оно было приобретено и нечестным путем, столько, сколько нужно для приличного содержания своей семьи. Оттош–то я и воскликнул в моих Письмах: «Как, отцы мои, по какому странному милосердию желаете вы предоставить рассматриваемое имущество тем, кто приобрел его нечестным путем, а не законным их кредиторам?» Вот на что надо отвечать: но это–то и ставит вас в неприятное затруднение, которое вы напрасно стараетесь обойти, изменяя вопрос и приводя другие места из Лессия (о последних ведь и речи не было). Итак, я спрашиваю, могут ли банкроты со спокойной совестью следовать этому правилу Эскобара? Отвечайте осторожнее. Ведь, если вы скажете нет, что станет с вашим ученым и вашим учением о вероятности? Если скажете да, я сошлюсь на парламент.

Оставляю вас в этом затруднении, отцы мои. Поскольку у меня нет здесь больше места для опровержения другой клеветы насчет выдержки из Лессия о человекоубийстве, то и отложу это до следующего раза, а остальное потом.

Не стану вам ничего говорить о Предостережениях, полных возмутительной лжи, которыми вы заканчиваете каждую вашу клевету: я отвечу на них в письме, где надеюсь указать источник ваших клевет. Сожалею, отцы мои, что вы прибегаете к подобным средствам. Оскорбления, которыми вы меня осыпаете, не выяснят наших разногласий, а запугивания, которые вы на столько ладов пускаете в ход против меня, не помешают мне защищаться. Вы считаете, что на вашей стороне сила и безнаказанность, я же полагаюсь на истину и невинность. Странная это и продолжительная война, когда насилие пытается подавить истину. Все старания насилия не могут ослабить истины, а только служат к ее возвышению. Все сияние истины бессильно остановить насилие и только еще более приводит его в ярость. Когда сила борется против силы, более могущественная уничтожает более слабую; когда рассуждение противопоставляется рассуждению, истинное и убедительное уничтожает и разбивает пустое и ложное: но насилие и истина ничего не могут поделать друг против друга. Но пусть из этого не заключают, будто это две равные силы, ибо между ними существует то величайшее различие, что насилие имеет только ограниченную продолжительность по воле Божией, которая все его действия направляет к славе истины, гонимой им; тогда как истина пребывает вечно и в конце концов восторжествует над врагами своими, потому что она вечна и могущественна, как сам Бог.

Письмо тринадцатое