Очень долго церковь только на смертном одре примирялась с виновными в намеренном убийстве, напоминающем те, которые вы разрешаете. Знаменитый собор в Анкире[246] подверг указанных людей покаянию на всю жизнь, и церковь считала, что она достаточно снисходительна к ним, если ограничивает подобный срок очень большим числом лет.

Но, чтобы еще более отвратить христиан от намеренных убийств, она наказывала весьма строго даже те, которые Произошли по неосторожности, как это можно видеть у св. Василия Великого, у св. Григория Нисского, в декретах пап Захарии и Александра II. Каноны, приведенные Исааком, епископом Ланфским[247] (тр. 2, гл. 13), повелевают «семь лет покаяния за убийство при самозащите». И св. Гильдеберт, епископ Майнцский[248], ответил Ивону, епископу Шартрскому, «что он справедливо отлучил от служения на всю жизнь священника, который, защищаясь, убил камнем вора».

Не дерзайте же более говорить, что ваши решения согласны с духом и канонами церкви. Вы не можете указать ни на один, который разрешал бы убивать для защиты только имущества; я ведь не говорю о случаях, когда приходится защищать и свою жизнь, se suaque liberando. Ваши собственные авторы признаются, что не существует такого канона, и в числе прочих ваш о. Лами (тр. 5, расс. 36, № 136): «Нет, — говорит он, — никакого права, ни божеского, ни человеческого, прямо разрешающего убить вора, который не защищается». Вы же, однако, прямо разрешите это. Вы не можете указать ни одного канона, который позволял бы убивать за оскорбление чести, за пошечину, за оскорбление словом или за злословие. Вы не можете указать ни одного, который позволял бы убивать свидетелей, судей и должностных лиц, какой бы несправедливости с их стороны ни опасались. Дух церкви вполне далек от этих возмутительных правил, предоставляющих повод к восстаниям толпе, столь склонной к ним по природе. Церковь всегда учила детей своих, что не следует воздавать злом за зло: что надлежит уступать перед гневом, не противиться насилию, воздавать каждому должное, честь, подать, покорность, повиноваться властям и старшим, даже несправедливым, потому что в них должно всегда почитать власть Бога, который поставил их над нами. Еще строже, чем гражданские законы, запрещает она самосуд, и, согласно с духом церкви, короли христианские не судят сами оскорбления величества, а предают преступников в руки судей для казни по законам и формам правосудия, которые настолько противоположны вашим приемам, что данная противоположность заставит вас покраснеть. Так как зашла речь об этом, я прошу вас проследить следующее сравнение между приемами убивать своих врагов по вашему учению и теми, которые употребляют судьи, чтобы казнить преступников.

Известно всем, отцы мои, что никогда не позволялось частным лицам требовать чьей–либо смерти и что, если бы кто–нибудь разорил нас, изувечил, сжег наши дома, убил нашего отца и готовился бы еще убить нас, лишить нас чести, в суде не стали бы и выслушивать нашего требования смерти его: таким образом, пришлось установить общественных лиц, которые требуют ее именем короля или, вернее, именем Бога. По вашему, отцы мои, христианские судьи, установляя этот порядок, притворялись и лицемерили? А не для того ли они это сделали, чтобы согласовать 1ражданские законы с законами Евангелия, опасаясь, как бы внешняя деятельность правосудия не оказалась в противоречии с теми внутренними убеждениями, которые должны иметь христиане? Довольно ясно, что уже это начало путей правосудия смущает вас: остальное вас окончательно подавит.

Нужно, чтобы в числе этих семи не было ни одного, который был оскорблен преступником, из опасения, как бы страсть не повлияла или не исказила его суждения. И вы знаете, отцы мои, что дабы ум их был более ясен, соблюдается еще обычай посвящать подобным делам утренние часы: вот сколько заботливости проявляется при подготовке их к такому великому действию, во время которого они занимают место Бога, ибо они слуги Его, назначенные осуждать только тех, кого Он Сам осуждает.

И поэтому же, чтобы действовать, как надлежит верным распределителям божественной власти над людскими жизнями, они имеют свободу судить только на основании показаний свидетелей и с соблюдением всех остальных форм, им предписанных. В результате они, сообразуясь с совестью, могут вынести предусмотренный в законах приговор и приговаривать к смерти только тех, кого к ней присуждают законы. И тогда, отцы мои, если повеление Божие обязывает их предать на казнь тело этих несчастных, то же самое повеление Божие обязывает их позаботиться об их грешных душах, и именно потому, что души эти грешны, они и обязаны более заботиться о них. Так что осужденных ведут на казнь лишь после того, как им дана была возможность очистить свою совесть. Все это в высшей степени непорочно и безгрешно, а церковь все–таки настолько ненавидит кровь, что считает все еще недостойными служения алтарю тех, кто принимал участие в произнесении смертного приговора, хотя оно и сопровождается всеми перечисленными столь добросовестно соблюдаемыми обстоятельствами: отсюда легко видеть, какое представление имеет церковь о человекоубийстве.

Вот каким образом, отцы мои, распоряжаются жизнью людей согласно порядку, предусмотренному правосудием. Посмотрим теперь, как вы ею распоряжаетесь. По вашим новым законам полагается только один судья, и судья этот — тот самый человек, которого оскорбили. Он одновременно и судья, и истец, и палач.

И наконец, в довершение всех крайностей, убивая таким образом без дарованной Богом власти и вопреки законам, не совершают ни греха, ни нарушений устава, будучи даже монахом или священником. До чего мы дошли, отцы мои? Неужели это монахи и священники говорят подобное? Христиане ли это? Или турки? Люди ли это? Или это дьяволы? И неужели же это тайны, откровенные Агнцем членам Его Общества, не мерзости ли это, внушенные драконом[249] последователям своей партии.

За кого же, наконец, отцы мои, желаете вы, чтобы вас принимали, — за детей Евангелия или за врагов Евангелия? Можно быть либо на одной, либо на другой стороне, середины нет. «Кто пс с Иисусом Христом, тот против Него»[250] На эти два разряда людей делится все человечество. Два народа и два мира рассеяны по всей земле, по словам св. Августина: мир детей Божиих, составляющий одно тело, глава и царь которого есть Иисус Христос, и мир врагов Божиих, главой и царем которого есть дьявол. Поэтому Иисус Христос называется царем и Богом мира, ибо повсюду у Него есть подданные и поклонники, и дьявол также называется в Писании князем и богом века сего[251], потому что у него везде помощники и рабы. Иисус Христос дал церкви, которая есть Его государство, законы, какие Ему угодно было, по Его вечной мудрости, и дьявол дал свету, который есть его царство, законы, какие ему хотелось установить. Иисус Христос положил честь в страдании[252], дьявол — в том, чтобы не страдать. Иисус Христос сказал, чтобы получивший пощечину подставлял и другую щеку[253], а дьявол сказал, чтобы те, кому собираются дать пощечину, убивали тех, кто хочет нанести им такое оскорбление. Иисус Христос провозглашает блаженными тех, кто разделяет с Ним Его уничижение, а дьявол объявляет несчастными тех, кто находится в уничижении[254]. Иисус Христос говорит: «Горе вам, когда люди будут говорить о вас хорошо!»[255] А дьявол говорит: «Горе тем, о ком свет говорит без уважения!»

Посмотрите же теперь, отцы мои, к которому из этих двух царств принадлежите вы. Вы слышали язык города мира, который называется таинственным Иерусалимом, и вы слышали язык города смут, называемого в Писании духовным Содомом, который из двух этих языков вы понимаете, на котором из них говорите вы? Те, кто с Иисусом Христом, должны иметь те же чувствования, что и Иисус Христос, по словам св. ап. Павла[256], а те, кто принадлежит к детям дьявола, ex palre diabolo, который был человекоубийцей от начала мира, следуют правилам дьявола, по слову Иисуса Христа[257]. Послушайте же язык вашей школы и спросите ваших авторов: когда нам дадут пощечину, следует ли стерпеть ее, или лучше убить того, кто хочет ее дать? Разрешается ли убить, чтобы избежать этого оскорбления? «Разрешается, — говорят Лессий, Молина, Эскобар, Регинальд, Филиуций, Балделл и другие иезуиты, — убить того, кто хочет нам дать пощечинуРазве это язык Иисуса Христа? Ответьте нам еще: лишится ли чести человек, стерпевший пощечину и не убивший того, кто ее дал ему? «Разве не правда, — говорит Эскобар, — что, пока человек оставляет жить того, кто дал ему пощечину, он считается лишенным чести?» Да, отцы мои, лишенным той чести, которую дьявол сообщил от своего гордого духа духу гордых детей своих. Эта честь всегда была идолом людей, одержимых светским духом. Для сохранения этой чести, истинным раздаятелем которой есть дьявол, они жертвуют своей жизнью вследствие неистовства, с который предаются дуэлям, жертвуют своей честью вследствие позорных наказаний, которым подвергаются, жертвуют своим спасением вследствие угрозы вечного осуждения, которое навлекают на себя и которое, по каноническому праву, заставляет лишать их церковного погребения. Но должно воздать хвалу Богу, ибо Он просветил разум короля более чистым светом, чем свет вашей теологии. Его столь суровые указы по этому предмету не сделали дуэль преступлением, а только наказывают преступление, неразлучное с дуэлью. Страхом строгости своего правосудия он остановил[258] тех, кто не останавливался из страха правосудия Божия; благочестие открыло ему, что честь христианина состоит в соблюдении заповедей Божиих и христианских правил, а не в том призраке чести, который, по вашему мнению, составляет законный предлог к убийствам, несмотря на всю его пустоту. Таким образом, ваши человекоубийственные решения внушают теперь всем отвращение, и лучше вам последовать совету изменить свои убеждения, если не по религиозным основаниям, то, по крайней мере, из политики. Отцы мои, предупредите добровольным осуждением этих бесчеловечных мнений дурные последствия, которые могут из них возникнуть и за которые придется отвечать вам. Чтобы еще более проникнуться отвращением к человекоубийству, вспомните, что первым преступлением павших людей было человекоубийство в лице первого праведника[259]; что величайшее преступление было человекоубийство в лице главы всех праведников[260] и что человекоубийство есть единственное преступление, которое разрушает разом государство, церковь, природу и благочестие.

P.S. Я только что видел ответ вашего апологета на мое тринадцатое Письмо. Но, если он не ответит лучше на это, он не заслуживает ответа, потому что оно удовлетворяет большинству его возражений. Мне жалко смотреть, как он поминутно уклоняется от предмета, чтобы разразиться клеветами и бранью против живых и мертвых. Но для внушения веры в сведения, которые вы ему доставляете, вы не должны принуждать его отрицать всенародно такую общественную вещь, как компьенская пощечина. Установлено признанием оскорбленного, отцы мои, что он получил удар по щеке от одного иезуита; и все, что могли поделать ваши друзья, это подвергнуть сомнению, получил ли он удар ладонью или тыльной поверхностью руки, и поднять вопрос, можно ли назвать пощечиной удар тылом кисти по щеке или нет. Я не знаю, кому надлежит решить данный вопрос, но думаю все–таки, что здесь была, по крайней мере, вероятная пощечина. Это обеспечивает мою совесть.

Письмо пятнадцатое

О том, что иезуиты исключают клевету из числа грехов и без зазрения совести прибегают к ней, чтобы очернить своих врагов