Ибо почему все, вплоть до простолюдинов, обнаружили неимоверный ужас, едва узнав о мнениях казуистов? Почему эти мнения сделали иезуитов ненавистными в глазах детей церкви с большим успехом, чем все то, что до сих пор могло быть сказано врагами Общества против этих отцов? Может быть, потому, что в указанных мнениях опровергаются принципы добродетели, запечатленные религией в душах даже наиболее наивных из ее верных последователей? Иезуиты, конечно же, сознают ущерб, нанесенный репутации их Общества Письмами Монтальта; они горестно сетуют об этом в лице своего последнего апологета, в особенности же о том, что все их покинули в этой схватке.

«Я нисколько не сомневаюсь, — говорит он, — что изгнанники и даже мученики находятся в менее стесненном и легче переносимом положении, нежели Общество, вынужденное в одиночку терпеть эти насмешки. Ибо, будучи изгнанными, эти отцы были бы с почетом встречены в провинциях, которые их примут, тогда как в настоящем поединке, как бы они себя ни повели, о них все равно судят нелестно. Если они умолкают, их начинают осмеивать, если же отвечают, то вокруг начинают говорить, что они, советуя другим быть терпеливыми, сами не в состоянии удержаться от зубоскальства». Несчастные слепцы. Они не ведают, что подобные, столь для них чувствительные, перемены общественного мнения произошли лишь от испорченности их морали, на которую никто не может смотреть без омерзения.

Итак, одного всеобщего негодования, обнаруживаемого верными против распущенных максим казуистов, оказывается достаточно для того, чтобы привести в замешательство иезуитов, которые в стремлении оправдать свои взгляды, дерзают их некоторым образом приписывать всей церкви, утверждая, будто на них нельзя нападать, не нападая одновременно на учение церкви. Подобного негодования вполне хватило бы и для отвержения злоречивости еретиков, найдись среди них кто–либо, кто отважился бы приписать ее церкви.

Однако, чтобы еще яснее показать несправедливость такого приписывания и чтобы подлинное мнение церкви явилось с наибольшим блеском, голоса ее пастырей и докторов объединяются с голосами прихожан. Большинство догм, порицаемых Монтальтом у казуистов, осуждены факультетами и епископами Франции. Общий съезд духовенства в 1642 г. подверг цензуре книги о. Бони по моральной теологии, осужденные в качестве содержащих положения, «которые приводят к либертинажу, развращают добрые нравы и преступают естественную справедливость и человеческие права, а также прощают богохульство, ростовщичество, симонию и некоторые другие грехи, относящиеся к числу наиболее тяжких, так, словно речь идет о легких прегрешениях». Верно, что в указанном году цензуре были подвергнуты только книги Бони. Однако, кроме того, что в отношении некоторых авторов из Общества она все–таки была постановлена позже, можно сказать, что почти все казуисты Общества в лице одного Бони отмечены с тех пор подобным клеймом. Ибо сколь бы скверными ни были книги этого казуиста, они отнюдь не хуже книг других его собратьев. Все эти авторы столь похожи друг на друга, что ког да определенное положение признается одним, его признают все, и когда один что–либо осуждает, все присоединяются к осуждению.

Год назад Сорбонна осудила те же положения Бони, причем каждое особо. И цензура, которая долгое время не могла появиться по причине влияния иезуитов на власть имущих, вскоре была издана в Кёльне совместно с другими цензурами, направленными против этих отцов.

Рвение Лувенского теологического факультета по этому поводу было не меньшим. Ибо, по просьбе архиепископа Мехеленского (de Malines) и епископа Ганского (de Gand), этих двух прославленных светочей Фландрской церкви, последняя также, в целом или в частности, осудила все те мнения казуистов, с которыми Монтальт вел борьбу в своих Письмах.

Однако ничто не может сравниться в известности с процессом, организованным против иезуитов парижскими и руанскими кюре ради защиты христианской морали, а также — вмешательством в это дело лучшей части священников Французского королевства, которые присоединились к собратьям из двух указанных городов, дабы совместно потребовать от своих епископов осуждения морали казуистов.

Наконец, последний съезд духовенства, от которого иезуиты ждали полной поддержки, оказал Обществу лишь ту милость, что не упомянул его имени открыто. Однако в ходе заседаний в весьма решительных формулировках были осуждены все те новые мнения, с которыми мы здесь боремся. И если на этом съезде не прозвучало торжественного осуждения каждого из положений казуистов, причиной тому, по собственному заявлению этого форума, был лишь недостаток времени, и речь, стало быть, шла вовсе не об отсутствии доброй воли[428]. Именно указанный недостаток времени и обеспечил то, что не смогло бы произойти по второй из приведенных выше причин. Однако епископы — каждый в своем диоцезе — произвели весьма строгие цензуры на Апологию казуистов, в которой присутствовали все порицаемые духовенством мнения. Собрание этих цензур можно увидеть в книге, уже мною упомянутой.

Таким образом, для искоренения подобной заразы недоставало только авторитетов папы и вселенского церковного собора, которые не выглядели, впрочем, особо необходимыми применительно к заблуждениям, отвергаемым всей церковью, так как она отвергла их по единодушному соглашению. Пускай иезуиты, используя свое влияние, сколько хотят отсрочивают их осуждение Римом[429]. Подобные потуги не помешают католическим теологам и в проповедях, и в своих сочинениях бороться с чумой, незаметно прокравшейся в церковь, и при этом не утруждать себя ответом на упрек, что они, дескать, порицают те же вещи, что и еретики. Им, напротив, известно, что наиболее надежный признак чистоты своей веры католики могут явить, преследуя заблуждения, где бы таковые не встречались, и не давая, посредством трусливой скрытности, развиваться тем болезням, которые они наблюдают пусть даже и среди членов церкви. Это еретикам свойственно с упорством защищать заблуждения своих единомышленников, и лишь у католиков в обычае осуждать подобные заблуждения, обнаружься они даже среди их братьев по церкви. Церковь есть храм истины, а не какое–то сообщество злобных людей. И ее не менее позорят оскорбления, полученные от собственных детей нежели ущерб, причиняемый ее врагами.

Но когда католики порицают у некоторых членов этой божественной корпорации те же безобразия, которые порицаются одновременно и со стороны еретиков, то делают они поистине то же самое, что и еретики, но с совершенно иной целью[430]. Еретики стремятся приписать матери безнравственность, свойственную некоторым ее детям, а католики, напротив, воспрепятствовать подобному обвинению. У тех в намерении — раскрыть бесчестие Иакова и опорочить алтарь Господень, эти же с любовью относятся к красоте Божьего дома и хотят лишь очистить его алтарь; те прилагают все свои усилия к тому, чтобы доказать с помощью пороков некоторых католиков, что Господь отступился от церкви, эти — доказывают, что в действительности Господь всегда ей оказывал поддержку, ибо лишь она одна питает отвращение ко всякого рода заблуждениям и преступлениям.

Стало быть, нелепа без конца повторяемая иезуитами жалоба, будто бы их упрекают за то же, за что еретики обвиняют церковь, поскольку именно эти обвинения и упреки еретиков обязали католиков с неимоверной силой восстать против собственной распущенности. Нужно было воспрепятствовать их попыткам приписывания этой непорочной Деве, как называет ее апостол, столь испорченной морали и отстоять честь всей корпорации, хотя бы и в ущерб репутации одного отдельно взятого Общества. Таким образом, лишь в силу ложно понятых правил приличия иезуиты считают себя обесчещенными, коль скоро всем открылись их воззрения. Ибо нет в действительности иного бесчестья, кроме способствования гpexy и поддержки заблуждения. И, напротив, достойно славы опровержение дурных мнений, имеющее целью предотвратить их распространение. Лишь от самих иезуитов зависит теперь, обеспечат ли они себе подобную славу. Именно к этому стремится побудить их Монтальт; вот истинная цель, к которой он хочет привести иезуитов, то выставляя их мнения нелепыми, то решительно борясь с ними. И единственное, что он имеет в виду, употребляя столь разнообразные средства, дабы заставить их уразуметь истину, есть лишь их собственная польза и польза всей церкви. Защищая свое учение, Монтальт остерегся наносить ущерб единству последней. Раскрывая некоторые еретические воззрения иезуитов, он избегает когда–либо называть упомянутых отцов еретиками. Он не поддался запальчивости и не стал подражать той наглости (impudense), которая заставляет его оппонентов на страницах своих сочинений дерзко обзывать еретиками всех, кого они считают противящимися Обществу, какую бы при этом покорность церкви не обнаруживали указанные люди. Да и сам я попытался в настоящих примечаниях последовать умеренности Монтальта. Я выступал против ересей иезуитов, но никогда не называл последних еретиками, не рассматривал их и на деле в качестве таковых. Я понимаю, что мы должны терпеть злобных так же, как это делает церковь, поскольку все в одинаковой мере являемся частными людьми. А потому, видя иезуитов в рядах церкви, следует сверять свои поступки со следующими словами св. Августина: «Враги христианского милосердия, независимо от того, находятся они открыто вне церкви или оказываются внутри ее, суть ложные христиане и антихристы»[431].

Примечание III. Опровержение второй жалобы иезуитов относительно того, что им приписывают мнения, взятые у других казуистов

Вторая жалоба иезуитов состоит в том, что им приписывают мнения, взятые якобы у других казуистов. На нее легко ответить, заметив следующее: наиболее достойны похвалы добрые дела, совершенные в одиночку, но нисколько не облегчает вины наличие сообщников по преступлению. И потому иезуитам вполне достаточно просто исповедовать взгляды, принадлежащие, как они уверяют, другим казуистам, чтобы таковые взгляды могли быть с полным правом приписаны Обществу. Монтальт вовсе не обязан повсюду разыскивать те дерзкие книги, к которым его отсылают иезуиты, и еще менее — исследовать эти книги с целью проверки, действительно ли казуисты, не принадлежащие к Обществу, более повинны в преступлениях, за которые обвиняют иезуитов. Ведь автором мнения является не только тот, кто его изобретает, но порой и тот, кто с еще большим авторитетом и упорством его поддерживает.

Так, Донат был назван вождем донатистов[432], хотя и отнюдь не является творцом этой схизмы. Стало быть, по аналогии с приведенным примером, можно справедливо утверждать, что и иезуиты являются авторами распущен» ных мнений, заимствованных у других казуистов. Разве не иезуиты распространяют эти мнения повсюду? Не их ли Общество, проникшее во все уголки земли, пытается внедрить указанные мнения в рассудок каждого человека? Пускай другие казуисты впали в заблуждение. Но их заблуждения — всего лишь их личная вина или, по крайней мере, вина небольшого круга лиц. Иезуиты же возлагают вину на церковь, сея везде моральную испорченность посредством своих новшеств. Без иезуитов рассматриваемые максимы были бы погребены в библиотеках, оставаясь известными лишь считанным людям, пользующимся определенными книгами, и не принося практически никому никакого вреда. Именно иезуиты провозглашают их со всех крыш и распространяют при дворах, в семьях и в судах.