И я прочел следующие слова: «Тот, кто не имеет ни малейшей мысли о Боге, ни о своих грехах, и никакого представления, т. е., как он дал мне понять, никакого знания об обязанности творить дела любви к Богу или раскаяния, не имеет никакой действующей благодати, чтобы творить подобные дела; однако верно и то, что, упуская их, он не совершает никакого греха, и если он будет осужден, причиной тому послужит отнюдь не наказание за данное упущение». И несколькими строками ниже: «То же можно сказать и о преступном попустительстве».

- Видите, — сказал мне патер, — как он говорит о грехах упущения и о грехах попущения. Потому что он ничего не забывает. Что вы на это скажете?

- О, как мне это нравится! — ответил я, — какие прекрасные выводы предвижу я отсюда! Я у^се предчувствую последствия: сколько тайн открывается мне! Я вижу, что этим неведением и забвением Бога оправдывается несравненно большее число людей, чем благодатью и таинствами. Но, отец мой, не подаете ли вы мне обманчивой надежды? Не подобно ли рассказанное вами той довлеющей благодати, которой недостаточно? Я страшно боюсь distinguo, поскольку уже был пойман на этом. Искренно ли вы говорите?

- Как, — вскричал патер, начиная горячиться, — с этим шутить не следует! Здесь нет двусмысленности.

- Я и не шучу, но дело в том, что я боюсь, ибо слишком горячо желаю.

- Взгляните же, чтобы лучше увериться, — сказал он, — в писания г–на Лемуана, который излагал это в самой Сорбонне. Он, в сущности, позаимствовал свои идеи у нас, но хорошо их разработал. С какой силой он это установил! Он учит, что для того, чтобы деяние стало грехом, в душе должны произойти следующие состояния. Прочтите и взвесьте каждое слово. И я прочитал по–латыни то, что следует здесь в переводе. 1. С одной стороны, Бог влагает в наши души некую любовь, влекущую к поведенному, а с другой стороны, мятежное похогение склоняет ее к противному. 2. Бог внушает ей сознание своей слабости. 3. Бог внушает ей понятие о враче, который может исцелить ее. 4. Бог внушает ей желание молиться и просить помощи свыше.

- И если все это не произойдет в душе, — сказал иезуит, — действие не есть, строго говоря, грех и не может быть вменено, как отмечает г–н Лемуан в этом же самом месте и в дальнейшем изложении.

Хотите еще других авторитетов? Вот они.

- Но все самые современные, — сказал мне тихо мой янсенист.

- Я это хорошо вижу, — отвечал я и, обращаясь к патеру, сказал: — О, мой отец, какое благодеяние заключается в этом для некоторых из моих знакомых! Надо мне будет привести их к вам. Думаю, вам не случалось встречать более безгрешных, ибо они никогда не помышляли о Боге; пороки в них предупредили разум. «Они никогда не знали своей немощи, ни врача, который может исцелить ее. Они никогда и не собирались желать исцеления своей души и еще меньше — просить об этом Бога», так что они находятся еще, по г–ну Лемуану, в состоянии младенческой непорочности. «У них никогда не было ни мысли о любви к Богу, ни раскаяния в своих грехах», так что, по отцу Анна, они не совершили ни одного греха, по недостатку любви к Богу или раскаяния; жизнь их проходит в постоянной погоне за всякого рода удовольствиями, течение которых не омрачило еще ни единое угрызение совести. Все эти излишества заставляли меня считать их гибель неизбежной, но вы, отец мой, открываете мне, что эти самые излишества обеспечивают им верное спасение. Да благословит вас Бог, отец мой, за то, что вы таким образом оправдываете людей. Другие учат исцелять души тягостною строгостью, а вы доказываете, что те, которых можно бы считать безнадежно больными, напротив, совершенно здоровы. О, какой блаженный путь к счастью в этом мире и в будущем! Я всегда думал, что мы тем больше грешим, чем меньше думаем о Боге; но теперь я вижу, что стоит только раз заставить себя вовсе перестать о Нем думать, как и впредь всякий проступок становится чист перед Богом. Нет больше этих полу грешников, сохранивших еще некоторую любовь к добродетели; они все будут осуждены. Но что касается открытых грешников, грешников полных, законченных, грешников закоренелых, без примеси, ад их не принимает: они провели самого дьявола, в силу того, что слишком предались ему.

. Добрый патер, который хорошо видел связь этих следствий с его основанием, ловко увернулся и, не сердясь, по кротости или из осторожности, сказал только:

- Для того, чтобы вы поняли, как мы избегаем подобных неудобств, знайте: мы действительно утверждаем, что эти нечестивцы, о которых вы говорите, были бы без греха, если бы у них никогда не было мысли исправиться и желания отдаться Богу. Но мы утверждаем, что все они этого желают и что Бог никогда не попускал человеку грешить, не дав ему сперва представления о зле, которое он собирается совершить, и желания или избежать греха или, по крайней мере, испросить Его помощи, чтобы иметь силу избежать; и только янсенисты утверждают противное.

- Но как же, отец мой! — возразил я. — Разве ересь янсенистов заключается в отрицании того, что являющееся каждый раз при совершении греха, дабы мучить нашу совесть, угрызение, однако не мешает нам все же дерзнуть и преступить, как говорит отец Бони? Довольно забавно стать из–за этого еретиком! Я, конечно, полагал, что мы должны быть осуждены за неимение хороших помыслов, но чтобы быть осужденным за то, что не думаешь, что все имеют их, подобная мысль, признаться, не приходила мне в голову. Но, отец мой, я, по совести, счихаю своей обязанностью вывести вас из этого заблуждения и сказать вам, что существуют тысячи людей, у которых нет этих желаний, которые грешат без сожаления, грешат с радостью, которые этим гордятся. И кто может знать это лучше вас? Немыслимо, чтобы вам не приходилось исповедывать кого–нибудь из тех, о ком я говорю, так как именно среди лиц из высших сословий и встречаются обыкновенно подобные. Но берегитесь, отец мой, опасных последствий вашего правила. Неужели вы не замечаете, какое действие оно может произвести на тех вольнодумцев, которые только и ищут, как бы получить сомнение в вере? Какой предлог к этому сомнению даете вы им, утверждая как истину веры, что при каждом совершении греха они чувствуют предостережение и внутреннее желание удержаться от него. Поскольку очевидно: убедившись на собственном опыте в ошибочности вашего учения в этом пункте, который вы, однако, выдаете за догмат веры, они распространят подобный вывод и на все остальные пункты. Они скажут, что, если вы не правы в одном, то тем самым даете повод сомневаться и во всем. Таким образом, вы заставите их сделать вывод либо об ошибочности веры, либо, по крайней мере, о вашем плохом знакомстве с нею.

А мой спутник, поддерживая меня, сказал: