Ужель теперь для остальной дороги

Житейский нас разъединит поток?

Заключены в темнице мира тленной

И дань платя царящей суете,

Свободны мы в божнице сокровенной

Не изменять возвышенной мечте.

Пусть гибнет всё, что правды не выносит,

Но сохраним же вечности залог, —

Того, что дух бессмертный тайно просит,

Что явно обещал бессмертный бог.

Июль 1897

«Я озарен осеннею улыбкой…»

Я озарен осеннею улыбкой —

Она милей, чем яркий смех небес.

Из‑за толпы бесформенной и зыбкой

Мелькает луч, — и вдруг опять исчез.

Плачь, осень, плачь, — твои отрадны слезы!

Дрожащий лес, рыданья к небу шли!

Реви, о буря, все свои угрозы,

Чтоб истощить их на груди земли!

Владычица земли, небес и моря!

Ты мне слышна сквозь этот мрачный стоп,

И вот твой взор, с враждебной мглою споря,

Вдруг озарил прозревший небосклон.

26 августа 1897

Родина русской поэзии. По поводу элегии «Сельское кладбище»[595]

Посвящается П. В. Жуковскому

Не там, где заковал недвижною бронею

Широкую Неву береговой гранит,

Иль где высокий Кремль над пестрою Москвою,

Свидетель старых бурь, умолкнувший, стоит,

А там, среди берез и сосен неизменных,

Что в сумраке земном на небеса глядят,

Где праотцы села в гробах уединенных[596],

Крестами венчаны, сном утомленных спят, —

Там на закате дня, осеннею порою,

Она, волшебница, явилася на свет,

И принял лес ее опавшею листвою,

И тихо шелестил печальный свой привет.

И песни строгие к укромной колыбели

Неслись из‑за моря, с туманных островов,

Но, прилетевши к ней, они так нежно пели