Которые в тот день чуть не дрались друг с другом.

Наш Полигам мечтал, что мед,

Быть может, ссоры их уймет;

Но жены хоть не бросили ругаться,

Однако же от меду отказаться

Из них не захотела ни одна.

Мораль сей басни не совсем ясна,

Но, может быть, читатель, в час досуга

Прочтя ее, постигнет вдруг,

Что для него одна супруга

Приятней множества супруг.

<1886>

<На Т. И. Филиппова>

Ведь был же ты, о Тертий, в Палестине,

И море Мертвое ты зрел, о епитроп,

Но над судьбами древней мерзостыни[606]

Не размышлял твой многохитрый лоб.

И поддержать содомскую идею

Стремишься ты на берегах Невы…

Беги, безумец, прочь! Беги, беги скорее,

Не обращай преступной головы.

Огнем и жупелом внезапно опаленный,

Уже к теням в шеол содомский князь летит,

Тебя ж, о епитроп, боюсь, что не в соленый,

А в пресный столб суд божий превратит.

Октябрь 1886

Своевременное воспоминание

Израиля ведя стезей чудесной,

Господь зараз два дива сотворил:

Отверз уста ослице бессловесной

И говорить пророку запретил.

Далекое грядущее таилось

В сих чудесах первоначальных дней,

И ныне казнь Моаба совершилась,

Увы! над бедной родиной моей.

Гонима, Русь, ты беспощадным роком,

Хотя за грех иной, чем Билеам,

Заграждены уста твоим пророкам

И слово вольное дано твоим ослам.

<1887>

«Каюсь, древняя ослица…»

Каюсь, древняя ослица,

Я тебя обидел дерзко,

Ведь меж нашими ослами

Говорит и князь Мещерский.

Говорит такие речи,

Что, услышав их, от срама

Покраснела бы в Шеоле

Тень ослицы Билеама.