Вечное в русской философии
тельной культуры со всеми ее предыдущими решениями и синтезами. В ответ на это самость должна возвыситься над плоскостью сознания для того, чтобы найти сверхсознательное, то есть только чаемое решение. Для того, чтобы не задохнуться в противоречиях, чтобы не погибнуть в сомнении и отчаянии, самость должна достигнуть наивысшего пункта самосознания. И тем самым она открывает свою трансцендентность.
2. Трансцендентность и имманентность самости
Самость переступает (трансцендирует) через все ступени бытия, через все категории, включая и психические. Самость — не тело и не душа, не сознание, не бессознательное, не личность и даже не дух. Но что же она? Она не есть «что то», не предмет или объект, не идея, — она есть бесконечный выход за пределы самой себя (трансцензус) и свобода; она абсолютная потусторонность, нечто «совершенно другое», абсолютоподобное,1) следовательно богоподобное, ибо ее можно достигнуть только «отрешением», «освобождением». Она есть единственно мудрое, освобожденное от всего» — так следует понимать этот темный фрагмент Гераклита.
В то же время во всей абсолютности самости, в ее «отрешенности» от всего, в ее трансцендентности (потусторонности) открывается и ее имманентность (посюсторонность); ибо я все же есмь в мире, в теле, в душе, в духе, даже в том случае, если моя самость переступает через все эти ступени бытия. Ведь это же мое тело, моя душа, мое сознание, мое
-- -; \\\т
Здесь имеется в виду, что слово «абсолютное» происходит от лат."absolvere", имеющего двойной смысл: 1) развязать, отпустить, освободить; 2) завершить, сделать совершенным.
бессознательное, моя судьба и характер, мой дух, моя личность, и именно потому все это противоположно мне, не тождественно со мною, хотя доступно мне и проникнуто мною. В этом слове «мое» с полной силой проявляется чудесная имманентность и трансцендентность самости. Самость подобна абсолютной самости, ибо Абсолютное имманентно всему миру и в то же время трансцендентно ему. Каждая пылинка бытия, каждое мимолетное душевное переживание есть «явление, хорошо обоснованное», в котором «хорошая основа» тайно живет и действует. Потому Фихте и мог сказать: «Бог живет за всеми этими образами… Мы видим его в виде камня, растения, животного, видим Его, когда возвышаемся над самим собой, в качестве естественного закона и моральной нормы, — и однако все это — не Он Сам». Выражаясь мистически Бог «везде и нигде» так же, как я сам везде и нигде. Вот — центр мистики, вот — фундаментальная религиозная антиномия имманентности и трансцендентности, выявляемая и в самости и в Абсолютном.
3. Открытие самости
Величайшей заслугой индийской философии — которая могла наставлять не только людей, но и богов и демонов — было именно открытие этой самости, этого Атмана, так же, как и указание единственного пути, который к нему может привести. И это — путь бесконечного суждения, отрицания и трансцендентности. Сама идея бес–конечности и бес–смертия есть не что иное, как пример силы отрицания (не–А), мощи трансцендентности. Поэтому не приходится удивляться, что самость, одна лишь в полной мере обладающая этой силой, переживается и ощущается
прежде всего как самость бесконечная и бессмертная. Самость обладает силой и свободой выйти за пределы всего мира, за пределы всего в мире существующего и самого моего я. Таков — древнейший результат, открытие индийской философии, откровение индийской мистики. Высшего взлета достигает этот подъем к Атману в Упанишаде–Брихадараньяке с заключительными словами: «нети — нети», он «не это и не то». Только посредством «негативной теологии»,2) посредством «умного незнания» раскрывается эта богоподобная самость, этот Атман–Брахман, Пуруша, Бого–Человек. Это также откровение и христианской мистики (ср. Рудольф Отто, «Зап. — вост. мистика»), быть может любой мистики, независимо от всех культурных и религиозных различий. И Паскаль тоже знает, что подлинная самость означает «не это и не то»; только он открывает ее не посредством погружения в себя, а посредством любви:
«Тот, кто любит кого либо за красоту, любит ли он его? Нет, ибо оспа, которая уничтожит красоту, не уничтожив человека, заставит его разлюбить этого человека. И если меня любят за мои суждения, за мою память, любят ли меня? Нет, ибо я могу потерять эти качества, не потеряв самого себя. Так где же это я, если оно не в теле и не в душе?»
4. Два подхода: Восток и Запад