установление Бога»[515]. Но, по мысли Павла и, ранее его, Стефана, закон дан не ангелами, а через ангелов и служит «детоводителем» ко Христу для человечества, вверенного попечению «домоправителей» Божиих в период младенческой незрелости. Стефан и Павел ссылались на общераспространенное в их время мнение о посредничестве ангелов и нисколько не отрицали божественности закона и провиденциального его значения вплоть до пришествия Христа. Правда, в их эпоху мы находим и следы другого мнения. Мы видели, что уже Филон различает между творческою благостью Сущего, которую он называет «богом» (ϑεός), и законодательною справедливостью Его, которую он называет «Господом» (κύριος); и мы знаем, что это различение между «именами» Божьими, Ягве и Елогим, было унаследовано Филоном от его предшественников. Тем не менее Филон еще не выводил отсюда никакого отрицания или упразднения закона, и даже Керинф, который развил еще далее это положение, признавши, что Господь закона не был «благим» Богом, – учил соблюдать закон и не был антиномистом[516] {30}.

Для отпадения от закона, для упразднения закона требовалось признание законодателя падшим богом или падшим ангелом; требовалось учение о том, что не только над миром, но и над самим Израилем господствует низшее начало, архонт, не ведающий истинного Бога, отличный от Него или даже враждебный Ему. Находим ли мы в ортодоксальном еврействе следы подобных воззрений?

Помимо прямого положительного воздействия тех народов, с которыми Израиль приходил в соприкосновение, большое значение имело для него и воздействие отрицательное, обусловившееся самым господством язычников. Все яснее становилось, что власть над миром находится в их руках и в руках их князей – их богов, или ангелов; настоящий век есть век язычников; настоящее время – их время, καιροί εθνών. Тем настоятельнее является

–  373  –

потребность в теодицее, в оправдании Бога в истории – как теоретическом, так и практическом: требуется суд над народами и их князьями, их пастырями; требуется упразднение начальств и миродержателей века, тех стихий, которые господствуют над миром. С другой стороны, зреет и нравственное размышление и являются сомнения. Отчего так долго торжествует зло? Откуда оно и откуда его сила?[517] Отчего медлит Господь Своим судом и Своим пришествием? Этими вопросами проникнута апокалиптическая литература. Почему страдает праведник, почему томится народ Божий, а язычники торжествуют? Почему созданы люди, если все они грешны, если столь многие обречены на погибель? «Melius erat nos non adesse, – говорит Ездра, – quam advenientes vivere in impietatibus, et pati et non intelligere de quare» {31} (IV Ездры, 4, 12). Апокалипсисы Еноха, Ездры, Баруха и другие стремятся объяснить эту тайну, разрешить эту роковую загадку.

Апокалипсисы Ездры (IV кн.) и Баруха указывают на святость и правду Божию и на неисповедимость путей Промысла. Они утешают народ перспективой близкого суда и грядущей славы, а отдельных праведников – перспективой грядущего возмездия и загробной жизни. Все совершается в назначенные времена и сроки, предначертанные на скрижалях небесных: нужно, чтобы исполнилось число святых (4 Ездры 4, 36).

Но это не ответ на роковой вопрос о происхождении зла и о неправде, господствующей в мире. И с точки зрения того миросозерцания, которое видит в ангелах и силах небесных архонтов или правителей века сего, само собою напрашивается представление о грехопадении этих архонтов, которые «неправедно судят» вверенные им народы (Пс. 57), неправедно пасут их и постольку подлежат посещению или суду Божию.

Это воззрение находит себе наиболее яркое выражение в (эфиопской) книге Еноха, где мы находим свод различных представлений о грехопадении ангелов. Первое и наиболее обычное представление связывается с гл. VI (1–4) Бытия, где повествуется о том,

–  374  –