Вот как трудно прогрызтись разуму нашему ко второму жванию! А тут‑то все наше несчастие. «И господь разгневался очень на людей, и поразил господь людей язвою великою очень, и прозвалось пмя месту тому — гробы похотп». Внемлите себе, несчастные толковники! Разжуйте себя покрепче! Не поминайте первых и ветхих не помышляйте! Скушайте ветхое ветхих! «Се я творю повое», — говорит господь. Будет ли, если пи есть для вас небо сшито, или век вам не восстать от сна гробов ваших? Жуем мясо, но наше собственное, и нашими ж зубами кушаем мертвечину нашу. Но для второго вкушения дайте мне зубы: «Зубы твои, как стада остриженных, которые вышли из купели, все двоеплодные, все близнецов рождающие». Дай, пожалуйста, мне Павловы зубы! «Имеем же алтарь, от него же не получат власти вкушать служащие сени». Дай зубы Давидовы: «Приготовил ты трапезу предо мною…» Не хочу зубов тех глупых скотов, которые говорят: «Жестоко есть слово сие, и кто может его послушать?»

Сих свиных зубы в одном квасе фарисейском вкус чувствуют, не в хлебе ангельском и животном, не в истинной плоти, в плоти господней, сошедшей с небес, к которой поощряет Давид: «Вкусите и увидите». «Дух есть, который оживляет». Разве думаете, что у вас одних только плоть есть, а у бога ее и не бывало? Кроме вашей, нет божией? Для чего ж разливаете на вашу землю кровь праведную, кровь истинную, кровь господню, кровь нетленную? Вот едящие хлеб болезни и скверну мертвечин своих! Вот Данппловы звери [219], попирающие останки господни!

Вот волки арапские, о которых Софония [220]: «Князья его в нем, как львы рыкающие. Судьи его, как волки арапские, не оставляющие на утро». Проклятая прожорливость? Ночью все–на–все пожирают, не оставляя для утра, для прекраснейшего утра, что у Исаии: «Положи меня утром, утро…» Убиваете вы внутреннего вашего небесного человека мечом мыслей ваших, не признающих его среди тьмы вашей, рассуждая, что одна тленная тьма составляет существа вашего исту. Знайте ж, волки арапские, что я вам пророк, п сбудется страшное сие па вас: ♦Воззрят на него его же прободавшие, и заплачут о нем плаканием, как о возлюбленном, и поболят о нем болезнью, как о первенце». И спе: «Будет жпзнь твоя впсеть перед очами твоими, и убоишься в дни и в ночи, и не будешь верить житию твоему: утром говоришь, когда будет вечер, и вечером говоришь, когда будет утро? От страха сердца твоего, которым убоишься, п от видений очей твоих, которыми узришь…»

Но всему сему причину бедствию там же у Софонпя слышь: «О светлый и избавленный город голубиный! Не услышав голоса, ни приняв наказания, на господа не уповай и к богу своему не приближайся». Потом уже говорит: «Пророки его ветроносцы, мужи прозорливые, священники его сквернят святое и не чувствуют в законе…» Да где ж было им слышать голос божий? В том же то все и разорение, что не знали того, что там же следует: «Господь же праведен посреди его…» Вот куда след! Наговорил, друзья мои, и я несколько зверей и скотов, неугодных богу, ради худой жвачки их.

Антон. Как жванпе, так раздвоенное копыто единственно касается к нашему наставлению. Павел, толкуя сии слова: «Да не заградишь уст волу молотящему». «Не думаете ли, — говорит, — что богу здесь речь о волах? Он тебя, друг мой, наставляет, тебя самого к познанию истины, оставив твоих волов для писателей экономических и физических. Что пользы тебе [быть] знатоком в волах, а слепым быть в познании себя самого? Двойное жвание вкушает истину господню, а раздвоенное копыто ей же последует». «Куда идем, — Петр отвечает, —и к кому? Слова жизни вечной имеешь». Раздвоить копыто есть то раздвоить ногу свою и путь свой с Давидом: «Стопы мои направь по слову твоему». Слушай Мпхея: «Воз- вестится тебе, человек, что добро?» Вот тебе истина! Уже вкушаешь ее. Чего ж, кроме сего, господь ищет от тебя? Вот: «Разве что творить суд, и любить милость, и готовым быть, и ходить с господом богом твопм». Начинаешь ли познавать истину? Люби же ее п поступай по ней. А без сего не годишься в ее посвящение. Доселе бродил ты твоим путем, ведущим в ров страстей, а теперь, узнав путь истины, признайся с Давидом: «Пути мои исповедал и услышал меня».

Для нового путп новые погп ищи. Одна то нога твоя и та же будет в одном только ступанпп, будто в копыте, порозишнь ее. Отлпчи шествие бога, твоего царя. Поднимайся от подлых нпзкостей на горы правды и царствия его, поколь совершит ноги твои, как оленьи, пока скажешь: «Нога моя стоит на правоте». А не се ж ли то значит быть волом–молотнпком? Вол топчет снопы, трет солому, вытрушивает зерно.

Ты, идя путем господним, то же самое делаешь. Все тление человеческое что такое есть, если не солома и полова?.. «Всяка плоть — сено», «как прах половный», — вопиет Исайя. В сем сене и половном прахе ищешь и находишь слово бога твоего, семя слова и царствия его бесконечного. Обойди все языческое. К тебе‑то речь Михеина: «Не разумели помышления господнего и не домыслились совета его, когда собрал их как снопы гуменные. Восстань и измолоти их, дочь Сиона».

В то время ты и овцою делаешься, говоря с Давидом: «Незлобою моею ходил», «господь пасет меня…» Потому что уже твои ноги не на зло текут. И о таковых‑то волах и овцах Исайя пророчит: «Не найдет там страх. Будет из кустов и из терния в паству овцам и в попрание волу». Бываешь и козою: «Беги, брат мой, и уподобись серне или юнцу оленей на горы Ароматов». Ах, сколь прекрасные ноги сии, на горах благовествующие мир! «Окрылатеют, как орлы, пойдут и не взалчут, потекут и не утрудятся, возрастут от силы в силу, пока сбудется над головою их следующее: «Познают люди мои имя мое в тот день, ибо я есть сам, говорящий: тут я есть». В тот день воспоют песнь сию в земле иудейской, говоря: се град крепок! II спасение нам положит стену и ограждение. Отверзите врата, да войдут люди, хранящие правду и хранящие истину, приемлющие истину и хранящие мир. И на тебя надеждой надеявшись, господь вовек, бог великий, вечный, который, смирив, низвел живущих в высоких, города крепкие разорив и обнизпв их даже до земли, и попрут их ноги кротких и смиренных. Путь благочестивых прав был; и приготовлен путь благочестивых, ибо путь господен — суд». Вот и Амос: «В тот день восстановлю скинию Давидову падшую, постигнет жатва, собирание винограда, и созреют гроздья в сеятву, и искапают горы сладость… Возвращу плен людей мопх Израиля…» «И насажу их на земле их, и не исторгнутся к тому от земли своей, которую дал им», — говорит господь.

Теперь впдишь или не видишь, что такое значит с двойным копытом нога? II куда должно ступать сие чистое и посвящаемое богу животное? Догадайся ж, что то за быки, о которых Исайя: «Напасутся скоты твои в тот день на месте тучном и пространном, юнцы ваши и волы, возделывающие землю, наедятся половы, смешанной с ячменем извеянным…» Но послушай, друг мой, надеюсь, догадаешься, кого Исапя разумеет под животными, отрыгающими жвание и раздвоенным копытом одаренными. «Да отрыгнут веселие все вместе пустыни иерусалимские, ибо помиловал господь людей своих». Если ж по сие время стада скотские бродят в голове твоей, а не можешь разжевать, что все сие тебя касается, так выслушай последнего Давида: «Отрыгнуло сердце мое слово благое». «Отрыгнут уста мои пение…» А что до чистых ног принадлежит, вот Исапя: «Отступите, отступите, выйдите отсюда и к нечистоте не прикасайтесь». Сим‑то зверькам умывает господь из умывальницы ноги какою водою? «Омоет господь скверны, — говорит Исапя, — сынов и дочерей сионских и кровь иерусалимскую очистит от них духом суда». И удивительно как‑то сии зверьки из нечистых преобразуются в чистых.

Но возможно ли, чтоб ослабело слово божие? Оно‑то им дает новый вкус и чистые ноги. Оно‑то превращает Софониевых львов в тельцов и юниц, а его же волков, жвания не отрыгающих и через прожорство до утра не оставляющих, перерождает в агнцы, рысь — в козлище. Они те ж звери, что и были, но с бараньею уже отрыжкою и с оленьими ногами. Уже отрыгают веселье и скачут на горы Ароматов. Боже мой! Не се ли новое создание и новая тварь? Что за чудо? Рысь лютая — и козлище человеколюбное вместе; волк хищный — и незлобный агнец; лев, страшно рыкающий, — и теленок, рычущий к матери своей… О любезнейший Исайя! Ту самую правду поешь: «Пастись будут вместе волк с агнцем, и рысь почиет с козлищем, и телец, и юнец, и лев вместе пастися будут». Когда же се будет? Будет, не бойся! Дай бог только, чтоб процветала леторосль от кореня Иесеевого.

Лука. Священное писание есть фонарь, божиим светом блистающий для нас, путников. Верую, что так оно есть, а только удивляются, что речь его отличным течет образцом, не сходным с прочими писателями. Речь Библии подобна азиатской реке, именуемой Меандр. Сказывают, что река та по самым прекрасным местам протекает, но течение ее вьется, как змей, а запутывает ход свой, как хоромы лабиринт. Пускай так будет хорошо, что человек, ищущий царствия божиего, различествует от прочих людей и подобен животному, жвание отрыгающему, а сие прочим зверям не сродно. Быть так! Пускай сие похоже на притчу! Пускай и раздвоенное копыто значит особенное шествие! Быть так! И конечно, из нового в путниковой голове понятия должна родиться другая дорога для него и отличное от первого шествие. Пускай будет так! Но только несколько чуднее, что нога значит склонность, любление и жадное желание.

Сие можно, кажется, видеть как из прочих, так из сих Аввакумовых слов: «Господь бог мой — сила моя, и учинит ноги мои на совершение и на высокое возводит меня, чтобы победить мне в песне его». Я понимаю, что многие могут разжевать п внушить благовоние духа, да и возвратиться в тех число, о которых сказано: «Многие из учеников его шли вспять и к тому не ходили с ним». И знаю, что весьма не без причины господь требует, дабы посвящаемый ему зверь сверх отрыжки в жвачке был бы с раздвоенным копытом, потому что не всегда то может нашему вкусу понравиться, что прикушиваем, а требуется к сему, чтоб были охотники с добрыми зубами. Но для чего аппетит обозначается ногою? Чудесный стиль…

Памва. Любезный друг! Приобучай вкус твой к пище библейной. Нет ее ни полезнее, ни слаще, хотя ее хоромы не красны углами. Но, во–первых, прошу тебя получшее взять мнение об угрюмой сей премудрости, создавшей себе дом семпстолпный. Сколько она снаружи неказиста и презренна, столько внутри важна и великолепна. Она заимствует от тебя слова, подлую твою околичность значащие, например: ноги, руки, очи, уши, голову, одежду, хлеб, сосуды, дом, грунта, скот, землю, воду, воздух, огонь. Но сама она никогда не бродит по окружности, а поражает в самую тончайшую и главнейшую всего окружения точку, до которой и привести тебя единственно намерилась. Она твоими только словами говорит, а не твое. На твою свпрелку, да свою песенку поет: «Чтобы победить мне в песне его». То ж то самое есть, дабы возвести тебя от дольней твоей грязи и от околичной твоей наружности к самой, существо твое и исту твою составляющей, невещественной и нераздельной точке па ту высоту, о которой сама премудрость пзволит сказывать: «Исходы мои — исходы жизни».

К сему возвышению и воскресению, то есть, чтоб восставить тебя во тьме в крайнешией наружности твоей лежащего на новые ноги, употребляет плотские слова, вытягивая тебя, будто удкою рыбу, обвитую тем, за что хватаешься, зная, что ничего не можешь разжевать и ничто для тебя не вкусно, не съедобно, кроме верхней плоти. Слыхал ли ты о дереве, называемом финик? Или представь себе растущее в твоей природной земле. Взгляни на сию прекрасную перед окошком яблоню. Видишь, что она сучья свои, будто множество рук своих, листом украшенных, возвышает. Но скажи, чего ты в ней не впдишь? Коренья ее закрыты пред тобою. Пока ты не услышал слова сего (коренья), не мыслил о тайности его. А теперь, не видя, видишь оное. Ветви пред тобою молчанием вопиют, свидетельствуя о коренпи своем, посылающем для них влагу и распространяющем пх поверхность.