Е р м о л а й. Не знаю, что‑то Афанасий все улыбается.

Афанасий. Треугольник твой, Якуша, пахнет Пифагором  [307]. Опасно, чтоб ты не накадил и духом Платоновским  [308], а мы ищем Христова духа.

JI о н г и н. И мне кажется, будто запахли платоновские идеи.

Яков. Пифагорствую или платонствую — нет нужды, только бы не идолопоклонствовал. И Павел п Аполлос суть ничто с Авраамом. «Ибо никто не благ…»

Григорий. Дайте покой! Пожалуйста, не трогайте его. Он слово благое извлек от верующего сердца. С верою грязь есть у бога дражайшая чистого золота. Не на лица глядя судите. Вспомните вдовин пенязь [309]. Не заключайте боговеденпя в тесноте палестинской. Доходят к богу и волхвы, сиречь философы. Единый бог иудеев и язычников, единая и премудрость. Не весь Израиль мудр. Не все и язычники тьма. Познал господь сущих его. Собирает со всех четырех ветров. Всяк для него есть Авраамом, только бы сердцем обладал дух божией веры: без коей и Авраам не мог оправдаться, и никто иной. Единый дух веры оправдает и племя, и страну, и время, и пол, и чин, и возраст, и разум. Иноплеменник Наеман исцелился в Иордане, где тщетно омывался необрезанный сердцем Израиль. Куда глупое самолюбие! Кланяетесь в храмах треугольнику, изображенному не разумеющим оного живописцем, а сей же образ, у любомудрцев толком божества озаренный, ругаете. Не сие ли есть: «Кланяетесь тому, чего не знаете?» Не разжевав хлеба сего Христова, как можете претворить и пресуществовать в животворящий сок? Не сие ли есть суд себе желать и смерть, дабы исполнилось писание: «Идя, удавился?» Взгляните, слепцы, на божие хлебы, называемые просфора, сиречь приношение. Не видите ли, что на одном из семи, на верху его ложе треугольника, вырезанного копием свя- щенничьим, раздробляемого и влагаемого в уста причастникам? Священник не пророк ли есть? А пророк — не любомудрый ли, и прозорливый муж, ни министр ли и апостол божий из тех числа: «Безвестную и тайную премудрость твою явил мне ты». «Научу беззаконных путям твоим». Не хлеб сей есть, но хлеб преосуществлен- ный, он есть дух божий, тайна троицы, и не вино стихийное, не вино физическое, но вино новое нетления, вино Христовой премудрости, веселящей сердца верных. Сего премудрости духа, в хлеб сей и в вино если не вдунуть, что осталось вкусить? Разве смерть: «Смерть спасет их». «Близко ты, господи, у стен их, далече же от сердец их». Сего же ради пророк Даниил влагает в челюсть зми- иную таинственный хлебец.

Афанаспй. Какой вздор! Там хлебец в устах зми- иных, а у нас треугольник в хлебце. Не лепится что‑то, не могу согласовать.

Григорий. Куда ты, друг мой, остр и шаток в ругательствах! А в разуме пророческих тайн сердце твое коснее черепахи. Разжуй хорошенько, почувствуешь вкус.

Там хлебец в голове змппной, а здесь треугольник в хлебе. «Тот сотрет…»

Афанасий. Воля твоя, не ленится. Там в голове, будто в горшке, хлеб, а здесь, в хлебе, хлебик треугольный. Хлеб и горшок — разница.

Григорий. О косный галат, мой брат! Догадайся, что змиина голова и хлеб есть то же.

Афанасий. Боже мой! Сие невместимо для сердца моего.

Григорий. О любезное мне, простое твое, но неверное сердце!

Афанасий. Разжуй мне, тогда могу поверпть.

Григорий. Библия не змий ли есть? Вход п дверь ее, не главизна ли книжная? Семь дней не семь ли глав? Семь солнц не семь лп хлебов? Не в спп ли хлебы вкидает Даниил хлебец оный? «В солнце положил селение свое». «Тот сотрет твою главу».