Хотящие сею трубою проповедовать да поют единого господа с его миром и с человеком его. Да молчит тут всякая плоть человеческая! «Вострубите в новомесячие». Всякая плоть есть то сено, и вся слава человеческая есть то тлень, грязь, ветошь, нпчто. «Вострубите в новомесячие». «Проповедуйте лето господне приятное, радостное, веселое!» «Престаньте от плача! Раздерите вретп- ща!» Всяка стихия есть то сетование, плач, горесть. «Радуйся богу». «Примите псалом!» «Вострубите в новомесячие». «Как близок день господен». «Вострубите в благознаменитый день праздника вашего».

День господен есть праздник, мир, успокоение от всех трудов. Сия‑то есть преблагословениая суббота, в коей господеп человек почивает. Что ли есть почить, если не вознестися выше всех мира нашего стихий? Что есть немощная стихия, всеминутно разоряемая, если не труд и болезнь? Долго ли мне ползать по земле? Долго ли есть хлеб болезни? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем?.. Восстань, душа моя, не спи на стихиях! Нельзя почить на них. Они труд и болезнь. А если уверяешься им, тогда питаешь болезни в сердце твоем день и ночь. Вырви вперившееся во прах око твое. Подними в гору расслабленное твое тяжкосердие. Воззри вверх над небесну твердь. Не сливай в тождество ночи и дня. Видишь горькое, но есть еще тут же и сладкое. Чувствуешь труд, почувствуй и покой. При твоей ночи есть тут же и утро дня господнего. В одном оба места и в едином лице, но не в той же чести, не в той же природе. «И было утро, и был вечер».

Не полагай же болезней в сердце твоем. Полагаешь, если простираешь через день и через ночь. Простираешь, если не даешь места тут же и дню господню, не веруя, не взирая на высоту небесную. Что значит полагать болезни в сердце, если не мыслить и не советовать в душе своей, что всех тварей основанием есть огонь, воздух, вода, земля? Ах, несчастная душа моя! Для чего называешь ничтожное естество основательною твердпю? Кто ослепил око твое? Ах, сия слепота от рождения твоего тебе. Не видишь истины, кроме тени ее. Не чувствуешь, что проходит мир сей. И не вчера начал: проходит всеминутно. Однако то же все в нем видим, все, что прежде было. Конечно ж, тут некая тайна. «Горе нарпцающпм свет тьмой!»

Блесни молниею, о преблаженное естество, и возгреми над бездною души моей сим громом: «Да будет свет!»

Во время это воззрю на мир твой, на день твой и на человека твоего. Во время это будет рука твоя на мне. В разумениях ее наставишь меня, проведя через стихии, как коня твоего, да исполнится: «И изойдете, и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные».

РАЗГОВОР ПЯТИ ПУТНИКОВ ОБ ИСТИННОМ СЧАСТИИ В ЖИЗНИ

(Разговор дружеский о душевном мире)

Афанасий. Люди в жизни своей трудятся, мятутся, сокровпществуют, а для чего, то многие и сами не знают. Если рассудить, то всем человеческим затеям, сколько их там тысяч разных не бывает, выйдет один конец — радость сердца.

Словом, всеми способами, какие только вздумать можем, стараемся веселить дух наш. О, сколь великим весельем довольствуются знатные и достаток имеющие в свете персоны! В их‑то домах радостью и удовольствием растворенный дух живет. О, сколь дорога ты, радость сердечная!

За тебя цари, князья п богатые несчетные тысячи платят; а мы, беднячье, достатков не имущие, как бы от крупиц, со столов пх падающих, питаемся. Рассуди ж теперь, каким триумфом объяты все славные европейские города?

Яков. Подлинно великим. Однако я слыхал, что нигде нет больше забав и веселостей, как в Париже да в Венеции.

Афанасий. Верно, там их много, а пока их ты нам из Венеции перевезешь, то помрем здесь от скуки.

Г р и г о р и й. Перестаньте врать, хорошие друзья, высокие чины, веселое место, различные игры и забавы и все ваши затеи не сильны обрадовать духа и тем выиграть овладевшую вами скуку.

Яков. А что ж сильно?