Григорий. Ты клевещешь на ее милосердие.

Ермолай. Сохрани меня бог, я на бога не клевещу.

Григорий. Как не клевещешь? Сколько тысяч людей, лишенных того, чего ты желаешь?

Ермолай. Без числа, так что же?

Григорий. Удивительный человек! Так бог, по твоему определению, есть не милосердный?

Ермолай. Для чего?

Григорий. Для того, что затворил им путь к сему, чего ты желаешь так, как надежного твари счастия.

Ермолай. Так до чего ж мы теперь договорились?

Г р иг о р и й. До того, что или ты с твоим желанием глуп, пли господь не милосердный.

Ермолай. Не дай бог сего говорить.

Григорий. Почему знаешь, что получение твоего желания тебя осчастливит? Справься, сколько тысяч людей оное погубило? До коих пороков не приводит здравие с изобилием? Целые республики через оное пропали. Как Же ты изобилия желаешь, как счастия? Счастие несчастливыми не делает. Не видишь ли и теперь, сколь многих изобилие, как наводнение всемирного потопа, пожерло, а души их чрезмерными затеями, как мельничные камни, сами себя снедая, без зерна крутятся? Божпе милосердие, конечно бы, осыпало тебя изобилием, если б оно было тебе падобное; а теперь выброси из душп сие желание: оно совсем смердит родным мирским квасом…

Григорий. Да еще квасом прескверным, мирским, исполненным червей неусыпаемых, день и ночь умерщвляющих душу, и, как Соломон сказывает: вода глубока и чиста — совет в сердце мужа, так и я говорю, что квас прескверный, мирской — желание в сердце твоем. «Дал ты веселие в сердце моем», — Давид поет. А я скажу: «Взял ты смятение в сердце твоем».

Е р м о л а й. Почему желание светское?

Григорий. Потому что общее.

Е р м о л а й. Для чего же оно общее?

Григорий. Потому, что просмерделось и везде оно есть. Где ты мне сыщешь душу, не напоенную квасом сим? Кто не желает честей, сребра, волостей? Вот тебе источник ропота, жалоб, печалей, вражд, тяжеб, грабле- ний, воровства, всех машпн, крючков и хитростей. Из сего родника родятся измены, бунты, похищения, падения государств и всех несчастий бездна. «Господи, — говорит Петр святой в «Деяниях», — пусть ничто скверное не войдет в уста мои». На нашем языке скверное, а на эллинском лежит xoivov, то есть общее — все то одно: общее, мирское, скверное. Мирское мнение не есть то в сердце мужа чистая вода, но болото — xoivov, coenum — свиньям и бесам водворение. Кто им на сердце столь глубоко напечатлел сей кривой путь к счастию? Конечно, отец тьмы.

Сию тайную мрачного царства славу друг от друга приемля, заблуждают от славы света божпего, ведущего в истинное счастие, водимые засеянным мирских похотей духом, не вникнув в недра сладчайшей пстпны. А сие их заблуждение, сказать Иеремипнымп словами, написано на ногте адамантовом, на самом роге алтарей их. Откуда проистекают все речи п дело, так что сего началородного рукописания ни стереть, ни вырезать, ни разодрать невозможно, если не постарается сам о себе вседушно человек с богом, в Павле глаголющим: «Не наша брань…»

Препояшп же, о человек, чресла твои истинные, вооружись против сего твоего злобного мнения. На что тебе засматриваться на манеры мирские? Ведь ты знаешь, что истина всегда в малолюдном числе просвещенных божиих человеков царствовала и царствует, а мир сей принять не может. Собери перед себя из всех живописцев и архитекторов и узнаешь, что живописная истина не во многих местах обитает, а самую большую их толпу посело невежество и неискусство.

Ермолай. Так сам ты скажи, в чем состоит истинное счастие?

Григорий. Первее узнай все то, в чем оно не состоит, а перешарив пустые закоулки, скорее доберешься туда, где оно обитает.

Яков. А без свечи по темным углам — как ему искать?