Дух. Но сей клеветник нашепчет тебе, голубица моя, что бог плачет, ярится, спит, раскаивается. «Помыслил бог… и размыслил, как сотворить человека». Потом наскажет, что люди преобразуются в соляные столпы, возносятся к планетам, ездят колясками по морскому дну и ио воздуху, солнце, будто карета, останавливается и назад подается, железо плавает, реки возвращаются, от голоса трубного разваливаются городские стены, горы, как бараны, скачут, реки плещут руками, дубравы и поля радуются, волки с овцами дружат, встают мертвые кости, надают из яблонь небесные светила, а из облаков крупяна каша с перепелками, из воды делается вино, а немые, напившись, беседуют и прекрасно поют и проч., и проч. [657] «Рысь почиет с козлищем». «И вол и медведь вместе». Ах! «Не знаю змия, ползущего по камню!» — вопиет Соломон. Видишь, что змий по лжи ползет, ложь жрет, ложью рыгает. Не знай и ты его, о душа моя! Какая твердость в следующих его речах? «Всякого жира и всякой крови да не ест». Потом, забыв сказанное, говорит: «Напитал их от тука». «Пейте из нее все, сия есть кровь моя…» Много же ли вкуса в таких словах: «Да отымет жрец от жертвы память ее», «Да возложит жрец память ее на алтарь», «Всяк дар жертвы вашей солью да осолится»? Какая же приятность и в сих не осоленных словах?

«Взбивай молоко, и будет масло!» «Если ноздри чешешь, изойдет кровь». «Дадите ей от плодов уст ее, и да хвалим будет во вратах муж ее…» Что тощее, худее и невкуснее, как сие: «Из потока на пути пьет: сего ради вознесет голову»? Что срамнее и вреднее, как Лотово в пещере обхождение? А сие уже паче всякой лжи лживее: «Все покорил ты под ноги его». Кроме зверей и гадов, сколько тысяч крошечных, летающих и ползущих зверечков сосут кровь человечью и поедают кровоиотные труды его! Наконец, взгляни душа моя! Сжалься и поболей о бесчисленных, венца лишенных, мучениках — о тех несчастных страдальцах, которые лестью сего мучителя прельщены, выкололи себе соблазняющие очи, вырезали для царствия небесного свои ятра и скопили самоизвольно или вдруг в великом числе сожгли сами себя. Бог верою, он же суеверием втайне ловит. Суеверие раздражило премилосерд- ного кесаря Тита: будто бы Библия не велела смиряться перед царями. А сие же то самое с полом земным сравнило иерусалимские стены [658]. Взгляни, пожалуйста, на весь сей земной шар и на весь бедный род человеческий. Видишь ли, сколь мучительным и бедственным ересей, раздоров, суеверий, многовернй и разноверий потопом волнуется, обуревается, потопляется! А сей же ведь весь потоп не свыше нам дан, но адская змиина челюсть, отрыгая, отрыгнула, изблевывая, изблевала, ибо же пишется: «Глаголы потопные, язык льстив». «Сохрани меня, господи, от человека лукавого…» Скажи же теперь, душечка моя, не достоин ли сей змий за такие блеваки, вздоры, язвы, муки всемирного смеха, омерзения и ругани?

«…Создал ты, чтоб ругаться ему».

Глава 4–я ПРОДОЛЖАЕТСЯ СУД НАД ЗМИЕМ

Душа. Когда сей змий подвержен всемирному суду, тогда можем быть и мы над ним судьями. Не он ли есть оный Даниилов болван, философским, скажу лучше, израильским камнем стертый?.. Недавно я смеялась тому, что он до Авраама привел число троих гостей, а в Содом отправил только двоицу, а третий где? Из воза, по пословице, убился?.. Конечно, гости стояли на горе. «Трое мужей стояли над ним». Однако ж не сказал: явился ему бог у горы, но у дуба. Смешно и то: «Не минуй меня, раба твоего». Потом: «И омоются ноги ваши». Итак, у Авраама трое, двое и один гость есть то же. Не сие ли есть по–германски шпицбуб, по–гречески — химера, химара, а у нас то же, что мара?..

Дух. Цысс–сысс–сысс!.. Тише, потише, голубка моя! Оглядайся, как притча учит, на задние колеса. Не спеши! Ах, да не пожрет себя дракон и потоп! Рыдает мать, родившая дерзкого сына. О, дабы не рыдала и тебе! Невенчанных оных страдальцев погубил кто? Суд наглый. Вселенский всеродных бед вечно обуревающий все роды и все века и людей наводит потоп кто? Суд наглый. Спасительную оную от потопа пирамиду совершить в столпотворении помешал кто? Языки слиял и речи замешал, источившие всех раздоров и разноверий ереси, кто? Суд наглый. Кто ли пресладчайший музыкальный богу орган, сиречь Библию, дурногласною и бессогласною сотворил и расстроил? Кто научил сию Еву петь песни не богу Иакова, но бездушному деирскому идолу, миру сему? Суд наглый. Поют в костелах в день святого духа: «Согласно восшу- мела пищальская песнь» и проч.

Но лучше было так петь: «Несогласно восшумела…» Сего ради изгнан из рая Адам, с расстроенною своею псалтырью и с некрасивыми своими гуслями. Эй, душа моя! Избегай суда наглого, опасно суди суд божий. Знаешь ли, Библия есть что? Ведь она‑то есть древний оный сзср^; (сфинкс), лев–дева, или льводева. Вместе лев и дева. Се встречает тебя, обходя Вселенную, ищущий, как лев, дабы кого поглотить, а кто‑то встречает? Давидов оный проказник, мор и бес полуденный. Вот тебе сфинкс! А ты дремлешь и играешь! Не слышишь ли Соломона: «Любящий беду достоин ее». Разумеешь ли, как ныне встречает и ожидает тебя или преблаженная победа, или совершенная беда? Если решишь гадание себе, если достанешь острогорний оный город, град Давир, город премудрости и грамоты ее премудрой, город оный апокалипсный, город драгоценнокаменный, единый, возлюбленный Давиду город оный, «кто введет меня в город утвержденный? — Се мир тебе и милость во все дни жизни твоей!..»

Знаю. Тебя ведь соблазнили Авраамовы гости. Прошу не уничижать и не ругаться им. Видно, что сие не дурь и не вздор, когда сказывают, что еврейская Библия сим же стилем начинается: «Вначале сотворил бог сие небо и сию землю». Разжуй! Сотворил? Сие значит один. Боги? Сие значит не один. Подобно пишется и о странниках оных: «Сойдя же, — странник говорит, — узрю». Потом: «Мы погубляем, — говорит тот же странник, — место сие». Я и мы? Видишь, что здесь значит то же. Если кто с Пифагором раскусил фигурный треугол, образующий истину, тот видит, что в нем 3, 2 и 1 есть то же  [659].

Троица в единице и единица в троице быть не может, кроме единицы. Но кто же един, только един бог. Вся тварь есть то плоть — разумей: сплетенная сетка, склеенный песок, слепленный прах, разделяющийся в свою бесконечность, разделением своим и сечением ответствуя противостоящему естеству божию, единицею своею в нераздельную бесконечность и в бесконечную нераздельность простертому, ибо вся тварь есть‑то секомая натура. Нет ей причастия со всеблаженною оною единицею: «Едино есть на потребу». И опять со святою троицею нет части твари. Сия Агарь [660] есть многая бедность и бедная оная многость. «Марфа! Марфа! Печешься и молвишь о много- сти…» Едино начало, а начальная единость всю тварь предваряет: се угол! Создавшая плоть, и вселившаяся в ней: се угол! Исчезнувшей плоти пребывающая же: се угол! Вот тебе, горлица моя, египетский треугол! Вот для чего влюбился в него мудрец самосский!  [661] Не знающие себя и бога сим соблазняются и ругаются. Светлые же ангелы озаряют смыслы, веселясь, яко с нами бог. Треугол, квадрат, коло, солнце, просфорный хлеб с вырезанным среди него и вынутым через иерея квадратом или треуглом преломлен, просто сказать, растолкован Луке и Клеопе  [662], все сие единость образует.

Душа. «Радуйся, ковчег, духом позлащенный!» Ныне слышу! Ныне вижу! Ты мать и дом… Се! Вижу духа божи- его, носящегося вверху потопных вод. Вижу одно, а то есть трое. Вижу трое, а то есть одно… Но как двое и одно?.. Недоумевает ум… Накажи меня, господи, и накажусь. Обличи меня, и возлюблю тебя.

Д у х. О несмышленна и косна! От лика буйных дев, дева! И сего ли не постигаешь? Положи во едино конец и начало. Эй! Будь мне прозорлива, как Ноева голубица, да не причтешься к несчастному оному хору и не погибнешь потопом. «Оскудели добрые девы». «Погрязли, как олово в водах».

Будь же и ты судьею, но смотри: праведен суд суди. Не на лицо одно взирай и не цени по углам горницы, а по позлащенной скорлупе ореха. Знаешь ведь, что змий есть, знай же, что он же и бог есть. Лжив, но и истинен. Юрод, но и премудр. Зол, но он же и благ. «Сколь благ бог Израилев к правым и мудрым девам!» Буде, в нем станешь видеть одну злость и плоть, не перестанет тебя уязвлять и питать оною, как пишется: «Приложи им зла, господи* приложи». Кому? «Славным земли». Как может земля, плоть, гной славиться в доме божием? Весьма не советует Мойсею взирать на лицо свое бог. Сие значит видеть в Библии землю и тьму, а вкушать яд. Содомляне сплошь — юноши и старцы их — перед сном в вечер бродят около дома божиего, но алчут, как пес всегда.

Душа. Я рада очень, чтоб он не был язвительным. Тогда бы я не ругалась ему и не боялась бы смертного жала его. Но что с ним делать?

Дух. Произвести праведный суд ему — вот что! И точно узнать силу дела его. Тогда малое дитя поведет его.